Прыщавая официантка испуганно вскочила, смахнув со стола несчастное зеркальце. Оно с жалобным звоном упало на асфальт, взвизгнуло, треснуло и отразило всеми своими осколками голубое небо взамен покрасневшего носа и иссиня-фиолетовых щек. Официантка торопливо перекрестилась, а парковые рабочие, приканчивающие очередную бутылку пива, грустно, в унисон, покачали своими немытыми головами. Даже целующаяся парочка бросила это в высшей степени увлекательное занятие и укоризненно повернулась в мою сторону. Казалось, весь мир обратил внимание на тот факт, что я существую на свете и в данный момент, в единстве времени и места, пью водку, ем шашлык и разговариваю сама с собой ясным весенним днем прямо посреди городского парка. А ведь я была совершенно нормальна, даже не особенно пьяна. Любому из присутствующих случалось напиваться, орать песни, даже проводить ночь в отделении милиции. Почему они с таким удивлением смотрят на меня? Может, думают, что я сумасшедшая. Пожалуй, сейчас побегут вызывать «Скорую помощь». Я прыснула, представив лица санитаров, госпитализирующих, одну за другой, сначала пациентку, а час спустя — сотрудницу детской психиатрической больницы. Но, пожалуй, я напрасно засмеялась. Лицо официантки окончательно перекосилось от страха, взгляды опохмеляющихся дворников поднялись в недоступные философские выси, а сохранявший нейтралитет шашлычник неторопливо выдвинулся из-за мангала, сжимая в крепких волосатых руках измазанный жиром шампур. Чтобы не накалять обстановки, я замолчала и, под внимательными взглядами присутствующих, торопливо отступила, а попросту говоря — смылась подальше от кафе, бросив на произвол судьбы и недопитую бутылку, и недоеденный шашлык.
И снова побрела по дорожкам, не ведая, куда и зачем — сквозь весну и хмель, мимо усыпанных цветами кустов сирени. Весь мир остался где-то далеко. Он почти не проникал сюда — в зеленые волны деревьев и травы, по которым без руля и компаса плыла я, почти такая же сумасшедшая, как и Аля. Даже гораздо более сумасшедшая. Потому что Аля сейчас просто спала в какой-нибудь ободранной палате тяжелым сном, замешанным на лекарствах и отчаянии, а я была свободна, пьяна и богата, могла делать все, что душе угодно. Здесь, в этом зеленом мире. Как долго? Да пока луна не взойдет.
Я остановилась. Мой взгляд уперся в каменную стену, четко отделяющую свободу от ее осознанной необходимости. Парк кончился. Наверное, мое сумасшествие тоже кончилось, как завод в механической игрушке. Потому что я села на ближайшее бревно, достала из кармана джинсов пресловутое «Письмо разуму» и еще раз внимательно его перечитала. Если уж идти к Сергею Владимировичу с серьезным разговором, то и доказательства нужны серьезные, а не сопли, догадки и эмоции.
Пока что с доказательствами было не густо. Несколько странных совпадений. Немного лжи со стороны Лехи. Подслушанный ночной разговор племянника (который мог иметь какое угодно значение). И полубред-полупризнание, сделанное Алей во время полнолуния. Да еще тот факт, что она водила мышкой по экрану компьютера в кабинете психолога. Честно говоря, с такими доказательствами впору садиться писать готические романы, а не вести серьезный разговор с деловым человеком. Правда, этот деловой человек почти признался мне — почти! — что его сын насиловал своих падчериц. И этот счет в банке. Он-то был вполне реальным. Пожалуй, он был единственной реальностью во всей этой фантастической истории. Итак, племянник охотится за счетом. Если он о нем знает, конечно. Но, скорее всего, точно ничего не знает. Но догадывается. А если и не догадывается, то у Сергея Владимировича и кроме счета полно имущества, не вошедшего в дарственную,
И что получит племянник в случае внезапной кончины горячо любимого родственника? Двух законных наследников. Во-первых, мою тетю. Хотя ее, пожалуй, можно сбросить со счетов: по условиям брачного договора, она получит сумму очень приличную, но все ж не такую, чтобы имело смысл устраивать заговор. Во-вторых, Алю. Недееспособной ее никто не объявлял. И куда пойдут денежки Сергея Владимировича? Судя по тому, сколько силы мне понадобилось, чтобы оттащить ее от окна Виктора, догадаться нетрудно. Значит, Виктор не может играть на стороне племянника. Хотя никто не запрещает ему играть на своей собственной. В любом случае психиатрический диагноз для Али означает конец всем его надеждам, если таковые имеются. Так что участвовать в организации убийств он не мог. Разве что скрывать.
