— А как же расследование? — не сдавался Леха. — Ведь маньяк девочек убивает.
— А мне какое дело? Если бы он взрослых тетенек убивал, я, может быть, и забеспокоилась бы.
Леха повесил голову. Своим решением вернуться к мужу я вырвала из его рук рычаги управления. Одно дело — брошенная женщина, другое — женщина, решившая помириться с мужем.
— Муж сказал, если не приеду через неделю, сам за мной явится, — подлила я масла в огонь.
Леха вздохнул и повернул ключ зажигания. Всю дорогу от больницы до тетиного дома мы хранили молчание. У калитки я почти нежно коснулась его руки:
— Прости, но, сам понимаешь, лучше нам теперь не встречаться.
Леха уныло кивнул и уехал. А я облегченно вздохнула и вставила ключ в замок.
— Вика, — окликнул меня чей-то тихий голос. Я оглянулась. Из-за дерева выскользнул Максим. Определенно, этот день похож на жевательную резинку: тянется, тянется.
— Я к тебе. Три дня прошло. Помнишь, ты обещала?
— Теперь вспомнила, — ответила я, — эти три дня мне очень длинными показались. Проходи, будем ужинать.
— Не, я не голодный. А это бабушка тебе передала, — Максим протянул мне поллитровую банку варенья.
Несмотря на заверения, что он недавно поужинал, Максим слопал два бутерброда с ветчиной и сыром. Бутерброды я приготовила так: разрезала вдоль батон, намазала каждую половинку маслом, на масло положила ветчину, сверху — сыр и полила майонезом. Не хватало только зелени. Но Максим не привередничал и согласился съесть бутерброды без петрушки и салата. А потом закусил пачкой вафель. Я только выпила чашку чаю и, чтобы не огорчать Максима, опустила несколько раз ложку в банку с вареньем.
— Вкусное, — похвалила я, — абрикосовое.
— Я тебе еще принесу, — Максим расплылся в довольной улыбке.
— А как твои дела?
— Все в порядке, в понедельник обратно в больницу приду.
— Не спеши, — посоветовала я.
— Нет, — покачал головой Максим, — раньше вернусь — раньше отпустят. И у нас большая радость, — глаза Максима сияли от счастья.
Большая радость заключалась в том, что забулдыга-мать уже две недели как сгинула в неизвестном направлении. Может, ушла в запой с очередным любовником, может, вовсе померла, но дома не появлялась. Бабушка отнесла заявление в милицию. И каждый вечер молилась, чтобы милосердный Господь забрал ее непутевую дочку к себе. И пусть она сверху смотрит, как растут ее дети. В меру своих сил бабушка привела в порядок дом. Катька перестала просыпаться по ночам от пьяных криков. А когда принесли пенсию, доченька не потребовала денег на бутылку. И, если бы не конфликт Максима с директором детского дома, жизнь маленькой семьи можно было бы назвать счастливой. По крайней мере, такой мне показалась улыбка Максима, когда он уснул на диване в гостиной. Пусть ему приснятся хорошие сны.
В семь утра зазвонил телефон. Звонок в такое время мог означать или болезнь, или автомобильную аварию, или несчастный случай с кем-нибудь из родных. Пока я с ужасом хватала трубку и пыталась справиться с дыханием, Анна Кузьминична на другом конце провода требовала, чтобы я вышла на работу утром. Больничные правила позволяли ей сделать такую перестановку. Я могла, конечно, отказаться и даже уволиться могла, не отходя от телефона, но какое-то неясное чувство, не хочу говорить о долге, помешало мне так поступить. Пусть я прекратила работать на Леху, но сказать «нет» собственному любопытству было труднее. А оно — любопытство — шептало, что в больнице меня еще ждут кое-какие открытия. Поэтому я не стала спорить, а оделась, обулась, зубы почистила и толкнула Максима в бок:
— Макс, мне нужно на работу, остаешься один.
Максим что-то буркнул недовольно и перевернулся на другой бок. Счастливец! Я долго не могла уснуть этой ночью, глаза, отказывались закрываться, словно кто-то песку в них насыпал. Задремать удалось только на рассвете, а тут — непредвиденное дежурство. И я не обращала внимания ни на прелести весеннего утра, ни на пассажиров, с которыми ехала в трамвае, скрючилась на сиденье и обхватила руками голову, боясь, что она развалится на части. Мои чувства к Анне Кузьминичне в эти минуты были весьма далеки от христианских. Но в больнице на мою душу упали первые капли бальзама: вчера вечером сбежал еще один мальчик. Снова обвинить меня Анне Кузьминичне не удалось, и она уже выслушала выговор заведующей. Об этом мне в раздевалке рассказала Оксана и предупредила, что во время тихого часа состоится общее собрание. Руководство больницы решило напомнить нам о наших обязанностях.
