Я вздохнула. Этих историй в больнице было великое множество. Они хранились как попало, перекочевывая со стола на стол. И отыскать среди них нужную будет непросто. Если только не повторить вчерашний финт и не залезть в чей-нибудь компьютер или в журнал учета поступающих больных. Короче, в каком кабинете буду делать генеральную уборку, туда и загляну.
В больнице утро началось с неприятного разговора. Не успела я натянуть рабочий халат, как Анна Кузьминична пригласила меня к себе в кабинет. Если, конечно, «зайди ко мне» можно рассматривать как приглашение. Я зашла и встала возле стола. Анна Кузьминична не спешила, перекладывала какие-то бумаги. Наконец она подняла голову и строгим тоном спросила:
— Зачем ты разрешаешь детям курить?
Я остолбенела. Из-за несуразности обвинения и обращения на «ты». Очевидно, приняв мое молчание за раскаяние, Анна Кузьминична продолжила чтение морали. Наконец она устала и вопросительно взглянула на меня — должна же я что-то ответить. Но я совершенно не считала себя обязанной отвечать что-либо, поэтому пожала плечами и направилась к выходу.
— Как ты себя ведешь? — возмутилась Анна Кузьминична.
Но я сделала вид, что не слышу, и пошла по коридору к игровой. Все мои подопечные сидели на месте. Кто-то резался в дурака, кто-то просто плевал в потолок. Кроме старого телевизора, разболтанных стульев да потертого ковра, в комнате, носящей гордое название «игровая», ничего больше не было: ни игрушек, ни карандашей с красками, не говоря уже о книгах. Скука царила такая, что хотелось завыть или выбить все стекла. Десять пар глаз уставились на меня с немым вопросом. Но я лишь улыбнулась, поздоровалась со сменщицей и посетовала на затянувшиеся холода. Потом уселась на стул возле двери, не обращая на мальчишек никакого внимания. Очевидно, от меня ждали другой реакции, потому что самый маленький мальчишка подскочил ко мне, сделал круглые глаза и отрапортовал:
— А Максим, — он указал на бугая, у которого я вчера отобрала сигареты, — он сказал Анне Кузьминичне, что вы разрешили ему курить.
— Что ты врешь? — возмутился Максим. — Сам ябедничаешь про всех, а потом радуешься, когда других наказывают. Как дам сейчас! — и поднял кулак.
— Он меня бьет! — заверещал поборник справедливости.
— Вижу, — спокойно ответила я и не сдвинулась с места.
— Накажите его! — потребовал юный жалобщик.
— Не буду. Это не входит в мои обязанности. А если ты не хочешь, чтобы тебя били, пойди в палату, возьми книжку и почитай в уголке.
— Я не люблю читать!
— Твои проблемы, не любишь читать — получай тумаки.
— Я Анне Кузьминичне пожалуюсь.
— Беги. Она как раз в своем кабинете.
Наследник Павлика Морозова дунул по коридору прямо в объятия Анны Кузьминичны.
— Сейчас вам влетит, — сказал Максим, сочувственно глядя на меня.
Я только улыбнулась. Бедный Максим не знал, что самое страшное наказание, которое меня ждет, — это мытье полов. Для пожилых женщин, которые работали санитарками, это действительно было наказанием, но не для меня. Я с нетерпением ждала возможности пошуровать в кабинетах. Но Максиму и его товарищам мое поведение казалось геройским. Вот так рождаются легенды. Робин Гуд наверняка если и раздавал какие деньги беднякам, то очень небольшие и исключительно в нетрезвом состоянии, а прославился как борец с режимом.
Мои размышления были прерваны появлением Анны Кузьминичны. Она выросла в дверном проеме воплощением возмездия.
— Что здесь происходит? — прогремел ее обличающий голос.
— Ничего, — спокойно ответила я, не вставая со стула, — сидим, телевизор смотрим.
— Володя утверждает, что ты его бьешь.
Я удивленно подняла брови:
— Разве не вы, уважаемая Анна Кузьминична, уверяли меня во время собеседования, что здешние дети врут и верить им нельзя? Или если они жалуются на вас, то это вранье, а если на меня, то чистая правда?
— Прекрати отговариваться! — закричала возмущенная дама.
— С удовольствием. После того, как вы перестанете мне тыкать.
— Я в два раза тебя старше!
— Старость является оправданием для хамства?
— После завтрака отведешь детей в класс и уберешь в палатах и кабинете психолога.
