— А врал?
— Раньше, когда я… ну, когда я еще не был джентльменом, — Глеб усмехнулся. — Приходилось вести себя, как в нормальной уличной драке. Чтобы выжить, там всегда применяются врунство, обманство и разные другие гнусные приемы. Это сейчас, с годами и опытом, мне все чаще нет необходимости рвать глотки противникам, а удается побеждать их логикой и правильным классическим обхождением.
Облизав пустую ложечку, Людмила покосилась на близкий соседний столик, за которым устраивался толстый таксист с сигаретой и пачкой газет.
— Проводи меня немного, чего тут без толку-то торчать.
До рынка было рукой подать, но Людмила шла медленно, задавая Глебу незначительные вопросы и просто так, безо всяких на то причин, оглядываясь по сторонам.
— Давай здесь посидим.
Детская площадка между двумя девятиэтажными домами в это раннее время оставалась еще пуста, тиха и приветлива. Стволы мускулистой дворовой сирени уже совсем по-летнему были обтерты школьной малышней, качели замерли в ожидании первых дневных посетителей.
— Ты же в курсе, что Азбель наследство получил?
Не поднимая глаз на Глеба, Людмила произнесла эти первые трудные слова и затеребила платочек в руках.
— Деньги очень хорошие, большие, говорят, от родителей Мареку-то достались… Дом еще, Галька его все особняком своим называет! Тоже мне особняк! Переделали после родителей старый отцовский, так уже и особняком стал!
— К чему это ты?
Сверкнув на него черными глазами, Людмила опять взялась за платочек:
— А к тому… Назаров-то как узнал о наследстве Марека, так все стал над ним надсмехаться. Потом, когда уже про эти участки разговор-то пошел, и вроде как бы Марек на эти рыбные дела первым глаз положил, то Назаров-то мой вообще взбеленился, злиться уже в открытую начал на него, кричал пару раз при всех, что, мол, у того и так есть богатство, а ему даже паршивых рыболовных участков не достанется! Я тут услышала недавно, вроде как тоже случайно, что Назаров натравливал на Марека своих мужиков, ну, по машинам-то которые с ним вертятся… Да Марек сам, думаю, и без меня про это все знал.
— Ты хочешь сказать, что это Марек стрелял в Назара?
Людмила поднесла платочек к глазам, потом с жалостливым укором посмотрела на Глеба:
— Ну вот, и ты про то же… Будешь говорить сегодня с Назаровым-то, скажи ему как-нибудь невзначай, чтобы он на Марека особенно не сердился, ну, чтобы не бросался на него из-за выстрела-то этого… Не он стрелял в него, не Марек.
— А кто?
— Галька из-за этого наследства готова удавить своего ненаглядного Марка… И так губы раскатала, гордится, что в городе-то ее уже олигархшей зовут, а как про участки-то эти проклятые речь пошла, про новую-то выгоду, так вообще у бабы крыша поехала! Бросается на всех, кто мешает этому, ну, по ее-то понятиям.
— Ты с ней говорила?
— Да ведь с ней и поговорить-то как следует невозможно! Так поперек мысли языком и чешет! Ведь не из-за рыбы этой проклятой душа у меня-то болит, не поверишь, Марека жалко… Загубит ведь, бляха муха, хорошего мужика стерва-то эта!
Все еще держа платок у глаз, Людмила тихо улыбнулась:
— Вон, видишь, голубь в песке около детской горки все клюет и клюет… В одиночку шебаршится. Все другие голуби с воронами на помойке за жирные куски долбятся, а этот один, тут вот, вроде как и не на сытном месте, в пустом песке… Других-то птиц здесь нет, чего им тут клевать, в пыли-то… А если задуматься: почему этот голубь именно здесь роется? На первый взгляд, глупый он, летел бы на мусорку, ко всем своим, а он здесь… Почему? Смысл-то этот он первый потихоньку разгадал. Детишки тут всегда кувыркаются с горки, из карманов у них семечки, крошки разные от печенюшек сыплются, а внизу, в песке, на самом спуске с горки этот голубь потихоньку и клюет радость эту из песка-то… все это богатство только ему одному, никто об этом не догадывается, а он никого к себе и не зовет, не хвастается… Так и вот Марек наш. Он ведь хозяйственный. Тихий такой, маленький…
Людмила помолчала.
— А ты когда-нибудь видал, как голуби дерутся? У нас за пищеблоком один такой голубок белокрылый своего дружка из-за куска черствого хлеба насмерть заклевал, задолбил беспощадно. И Марек ничего никому просто так из своего-то не отдаст…
