— А это при чем? — Людмила недоуменно нахмурилась.
— При том.
— Дак я ж тебе говорила уже, что с Галькой не хотела встречаться! Мужики наши к тому времени уже грызться начали, а та еще постоянно в их разговоры встревала, Марека все науськивала. Ну я и подумала, что не нужно мне касаться их разборок, а то ведь если и я еще с Галькой сцеплюсь, то ей мало не покажется! А ты чего подумал?
Капитан Глеб буркнул в сторону:
— Ничего не подумал, простой вопрос. Прикидывал, кто еще на костре тогда не был.
— Ну, Серега с Риткой в тот раз не приехали, и что?
— А Серый чего? Это же его любимое дело, с мясом-то у костра повозиться?
— Да чаморошный он какой-то в последнее время стал, слабый. Ничем путным не занимается, не работает нигде. Выпивает сильно, а ему ведь как за губу попадет — так все, пиши пропало, неделю в городе его не видать… Тогда, у костра, мужики-то вроде планировали все порешать меж собой по-серьезному, ну а Серегу с собой не взяли, зачем он там им был нужен, такой бестолковый. Бабы-то его, Ритка да теща любимая, после морей выкачали у него все денежки, потом вроде как взялись выпроваживать его на Север, на заработки, мало им все, рожам таким загребущим! Вот он и расклеился от всего этого, непутевый.
— А Данилов никак не изменился после гибели дочки?
— А чего ему сделается, борову такому! Хохотальник наел, дай боже! На Жанку-то ему сейчас наплевать, да и Маришку он не очень-то и любил… Мне без разницы, как они там со своими делами справляются, но не мужик Герман, раз после всего так к своей Жанке относится!
— Она в Москву собирается.
— Серьезно?!
— Вроде того. Встречался с ней недавно, говорит, что надоело ей все тут. Да и после Маришки ей здесь не житье…
Наклонив голову, Людмила внимательно слушала Глеба и машинально трогала сумку, проверяя сохранность кастрюлей и баночек.
— Ладно, поеду я — пора уже. Покормлю Назарова, небось, без гуляша-то моего уже воем воет. Врач говорит, что у него не очень серьезно. Дробь мелкая была, в плече только по мясу прошлась, нервы никакие не задела. Лежит сейчас Назаров, думает… Может, после этого его гульки и закончатся?
…Ленку-то мою нигде за границей случаем не встречал? Ты ведь вроде неровно к ней тогда дышал, после мореходки-то своей, а? Сейчас она в Польше живет, где-то около Гданьска, в музыкальной школе преподает. Два года назад ездила туда на фестиваль, с ребятишками нашими из городского музыкального училища, потом снова уехала, одна. Отец-то ее, мой дядюшка, военпредом же был в Польше, ну и она по-польски немного шпрехает. Когда приезжает в отпуск, смотришь — совсем настоящая полячка стала!
— Полька. Нужно говорить «полька», а не «полячка», а то местные дамы на это очень обижаются.
— Она же мне говорила, что ты единственный, кто носил ей портфель в школе. Ленка-то соплячка тогда еще была, третьеклашка, а запомнила ведь про это, надо же! А когда она тебя в мореходской-то форме увидала, то совсем девка пропала. Все надоедала мне, спрашивала, в каком городе ты живешь, хотела после своего выпускного к тебе ехать. Как же она тогда говорила-то? Музыкантом твоим, что ли будет дурочка?
— Не-ет. Лена тогда сказала, что будет свирельщиком на моем корабле…
— И че это значит?
— Ну, это, знаешь, слишком личное… Одни книжки мы с ней в то время читали.
Людмила искоса глянула на капитана Глеба:
— О-о, как здесь все у нас запущено!
— Брось ты, не заставляй меня краснеть. Она же маленькая! — отшутился Глеб.
— Была маленькая, пока и у тебя седых волос не заметно было…
Лады́, лады́, больше не буду. Все, я пошла.
Решительно поднимаясь со скамейки, Людмила вздохнула уже по-другому, облегченно. Еще раз бросила внимательный взгляд в сторону Глеба:
— Спортом-то не бросил заниматься? Фигура, гляжу, у тебя сохраняется.
— Стараюсь, по мере возможности.
— Бабенки-то наши, из столовки, знают же ведь, что ты знакомый Назарова-то, вот и спрашивают, на кой ляд тебе все эти физкультуры? Для жены и так сойдет, а во второй-то раз все равно не женишься, а?
— Так это для того, чтобы мое тело не мешало мне жить.
— А пьешь?
— Знаешь, любопытная Людмила, иногда, особенно по утрам, я испытываю к себе такую личную неприязнь!
