– Не дождешься, тебе меня не пронять. Скорее всего он перезвонит. Какой голос у этого мужчины?
– Ты знаешь, Глеб, – задумалась Ирина, – довольно-таки властный. Хотя он всячески пытался это скрыть.
– А как ты догадалась? – Глеб вел допрос с пристрастием, пытаясь выяснить все обстоятельства этого, на первый взгляд, незначительного телефонного разговора Ирины Быстрицкой с незнакомым мужчиной.
– Он говорил, как человек, привыкший отдавать приказы, – объяснила Быстрицкая.
Глеб пожал широкими сильными плечами.
– Даже и не знаю, что тебе сказать. Я ни с кем не договаривался о встрече.
– Я думаю, он перезвонит. Я же вижу по глазам, тебе важен этот звонок.
– Не сам звонок, а то, что он прозвучал в твоей квартире.
Не уловив разницы, Ирина спросила:
– Что случилось сегодня?
– Ничего еще не случилось.
– Да? Ты думаешь, самая большая неприятность, о которой мне положено знать, – сгоревшая в духовке индейка и выкипевший чайник?
– Да, Курица не птица, баба не человек. Ты же знаешь, это моя любимая жемчужина из сокровищницы устного народного творчества… – Глеб вновь хотел все обратить в шутку, не хватало еще к прежним неприятностям поссориться с Ириной.
– Да, я знаю: «Волос длинен – ум короток…»
– А голос, кстати, показался тебе молодым или старым?
– Молодым его не назовешь.
– Откуда был звонок?
– Этого я не знаю, ведь у нас нет определителя номера. Но могу предположить, что не из таксофона.
Глеб припомнил, по каким параметрам подбирал телефонный аппарат в подарок Быстрицкой. Сперва попросил самый крутой, со всеми «наворотами», но потом ему пришла в голову мысль, что Ирина никогда не освоится со множеством кнопок и мигающих индикаторных лампочек. Ему представилась удручающая картина:
Ирина сидит дома одна с телефонной трубкой в руках, телефон разрывается от беспрерывных звонков, а она не знает, как его включить, и из глаз у нее ручьями текут слезы. После этого он попросил простенький «Панасоник», в котором даже памяти не было.
– Почему ты так решила?
– Когда человек звонит из таксофона, то всегда слышны всяческие шумы, посторонние звуки… А на этот раз единственным посторонним звуком оказался только какой-то странный щелчок.
Глеб вздрогнул, и пальцы его сжались в кулаки.
– Что с тобой, дорогой?
– Нет, ничего… на линиях столько помех.
За время их совместной жизни Ирина Быстрицкая уже прекрасно изучила Глеба. И хотя тот старался не афишировать свои чувства, она, тем не менее, будучи от природы довольно наблюдательной, давно знала, что кроется за тем, как меняется выражение его глаз, как вздрагивают пальцы, научилась понимать, что возлюбленного что-то волнует, тревожит… – Ты чем-то расстроен, Глеб?
– В общем-то все ничего, но сложилась какая-то странная цепь обстоятельств, последовательность которых мне не совсем ясна.
– О чем ты говоришь?
– Не стоит об этом думать, я ужасно хочу есть. Хочу проверить, действительно ли так хороша эта индейка или она только вкусно пахнет.
– Ну, тогда умывайся быстрее, а я ее разогрею. Сейчас поставлю в микроволновку.
– Ирина, только не спеши.
Глеб отправился в ванную, где тщательно вымыл свои башмаки и после этого с еще большей тщательностью вымыл руки. Стол был уже накрыт, а Ирина, гордая собой и индейкой, стояла у микроволновки.
– Ну, давай же, дорогая, свою индейку.
– Момент, – воскликнула Ирина, дождалась сигнала таймера и лишь после этого извлекла из камеры румяную, не очень крупную индейку.
– А можно, я сам разделаю ее? – предложил Глеб. – Мне нравится делать приятные вещи.
– Что ж, если тебе это доставит удовольствие, то пожалуйста. Ты же знаешь, я не люблю возиться с горячей птицей.
– Поэтому и набиваюсь в помощники.
– Думаешь взять кусочек побольше? – пошутила Ирина, – Да уж, выберу самый лучший.
Но самый лучший и аппетитный, на его взгляд, кусок Глеб положил на тарелку Ирине. Как и всегда, когда он волновался, аппетит у него был прекрасный. И Глеб ел и ел, поглощая один кусок за другим.
А вот Ирина ела не спеша, радуясь тому, с каким аппетитом ест Глеб.
– У меня такое впечатление, что ты где-то работал, разгружал вагоны или переносил ужасные тяжести.
