– Разведенный – это хуже всего, – заметила Наталья Евстафьевна, с трудом наклонилась и погладила болонку, которая прилегла у ее ног.
– Пойдем же, пойдем, чего разлеглась? – сказала розовощекая Анна Павловна, пристегивая длинный поводок к ошейнику.
– Далеко идете?
– Пойдем, хоть по двору погуляем, а то мечется по квартире, лает, спать не дает. А как ваш зять Федор? – Анне Павловне не представляло никакого труда припомнить имена всех родственников Малашковой.
– У него-то все прекрасно, – с гордостью за зятя сообщила Наталья Евстафьевна.
– Все там же работает?
– Да, там же. Почти каждый день оперирует. Иногда по две, а иногда и по три операции в день.
– Хотела бы я, если уж придется, – со странной улыбкой на полных губах сказала соседка, – попасть на операцию к нему – туда, в эту специальную больницу.
Говорят, там здорово, по одному человеку в палате, оборудования всякого, аппаратуры заграничной – море… А кормят! И бесплатно все это.
– Да где уж нам!
– Наталья Евстафьевна, а что, зять не предлагал вам подлечиться в его клинике?
– Да нет, как-то никогда не предлагал. Хотя я, – пожилая женщина засмущалась, – его об этом никогда и не просила.
А соседка, услышав это, подумала: "Проси его не проси, все равно в эту больницу никогда не положат.
Там только шишки, одни большие начальники. И не просто большие, а самые главные, самые важные".
Чтобы не впадать в долгие рассуждения о том, почему ее зять не предложит ей полечиться в больнице, где он сам работает уже более десяти лет, Наталья Евстафьевна наклонилась, подняла тяжелые хозяйственные сумки, вновь вздохнула и кивнула соседке:
– Ну что ж, Анна Павловна, до встречи. Я пойду.
А то там мой Анисим Максимович, поди, уж заждался меня.
– Да-да, Наталья Евстафьевна, идите. А мы с Дианой пойдем погуляем.
– Рада была вас видеть.
Анна Павловна взглянула на мужские часы с большим циферблатом на своем запястье – что поделаешь, дальнозоркость – и недовольно поморщилась. Ровно три часа дня. Уже час как она с болонкой Дианой должна была гулять. Кучерявая собачонка сначала пронзительно завизжала, затем радостно залаяла и бросилась вниз по лестнице. Если бы не поводок, то она покатилась бы по ступенькам кубарем.
Но поводок натянулся, Анна Павловна дернула свою строптивую воспитанницу и прикрикнула:
– Куда ты мчишься! Спокойнее, а то нос расшибешь. Ты и так ничего не видишь, а еще летишь, будто кошку внизу почуяла.
Болонка немного утихомирилась и принялась спускаться вниз с такой же скоростью, как и ее сорокапятилетняя хозяйка.
Наталья Евстафьевна поднялась на четвертый этаж и позвонила в дверь.
Ключи она, как всегда, с собой не брала. За дверью послышалась возня, затем немного простуженный мужской голос:
– Ты, Наташа?
– Я, я, а то кто же еще. Открывай скорее, сумки руки оторвали!
Дверь отворилась. Анисим Максимович, немного сутулый, но широкоплечий и высокий, принял сумки из рук жены и, хромая, направился на кухню.
– Чего это ты там набрала? Не поднять.
– Ты же не сходишь.
– Знал бы, что столько брать станешь, уж помог бы, не сомневайся.
– Да, набрала, ведь к нам приедут Ольга с Федором и детишками.
– А я и забыл… – Склероз, мой милый, начинается.
Лицо Анисима Максимовича сразу же оживилось.
Насчет забывчивости ему пришлось соврать, чтобы оправдаться перед женой.
Он, конечно, прекрасно знал, что сегодня вечером обещали приехать молодые, но лишнее напоминание еще больше его возбудило. Если приедет зять, значит, можно выпить – подлечиться.
А выпить Анисим Максимович любил, особенно в последнее время, после того как вышел на пенсию и оказался не у дел.
Но еще больше Анисима Максимовича грела перспектива, что он с зятем сможет поговорить за жизнь и о политике.
С женой эти темы лучше не затрагивать, она и слушать не захочет. Зато их зять осведомлен обо всем, что происходит за кремлевскими стенами и на самых высоких ступенях власти. Правда, зять, как правило, хранил врачебные тайны и даже самым близким людям никогда не рассказывал о том, кого оперировал и насколько серьезно болен тот или иной известный на всю Россию человек. И не потому, что Федор Казимирович Козловский боялся, будто родители жены могут проговориться, просто он всегда был довольно скрытным и считал, что чем меньше людей знают, чем он занимается и кого оперирует в данный период, тем будет лучше для карьеры.
