С такими мыслями скоморох уснул, а когда проснулся, уже совершенно не сомневался, что покинет град сегодня же. Остромир действительно подсобил, прислал пронырливого детину, который устроил для Радима покупку совсем новой ладьи. Была она небольшая (хорошо по рекам легко ходить), но крепкая. По словам детины, вышла из рук лучших новгородских плотников. Людей, желающих плыть за море, скоморох нашел очень скоро. Все были крепкие, молодые, полные желания поскорее покинуть град. Сначала Ра-дим не особо разобрался, кто они такие, а потом было поздно что-либо менять. Две дюжины крепких молод-цев не далее как вчера еще были гридями епископа. Нынче же они скрывались от мести всех тех, кого некогда обидели. Даже если кто-то из них узнал Радима, то не подавал вида. Они уважительно кланялись, делали все как велел скоморох. Так что Радим, загрузив ладью самым необходимым, к вечеру был готов отправиться в путь.
Провожать его пришел один Туровид. Обнялись, расцеловались. Их многое связывало, но то, что разъединяло, было сильнее. Туровид и Коло Скоморохов были неразделимы, а Радим не любил ходить гурьбой.
— Бывай, Радим. Удачи тебе в дальних странах. Дадут боги, еще свидимся.
— Ничего не загадываю. Как судьба поведет, пусть так и будет.
— Эх, не смогла наша земля тебя к себе привязать. Жалко.
— Не жалей. Может, и к лучшему, что тут одним прохиндеем меньше станет.
Радим уже собрался крикнуть, что пора отчаливать, как заметил одинокую отроковицу, появившуюся у пристани.
— Умилка!
Это действительно была она.
— Радим! Ты все-таки уезжаешь? — Девушка была опечалена. — И хотел покинуть меня не попрощавшись!
— Я искал тебя. Но, видно, плохо, — солгал Радим. — Прости!
— Я зла не держу. Ты мне ничего не обещал. Вот, возьми на память, — девушка скинула с плеч шерстяной платок. — Пусть он греет тебя в дороге и напоминает о тех, что остались на берегу.
— Спасибо, Умилка! А тебе я хотел бы подарить вот такую безделицу, — он извлек из мешка массивную золотую цепь с подвесками из ярких самоцветов.
— Ты что! Такое богатство!
— Бери! Я теперь не беден, могу позволить себе делать подарки.
— Ты не совершил ничего плохого, чтобы достать такое чудо? — опасливо дотрагиваясь до золота, спросила Умилка.
— Ничего, за что я мог бы корить себя. Надень, красавица-Щеки Умилки залились румянцем. Она потупила взор.
— А то поплыли со мной! Вместе увидим дальние страны! — внезапно прорвало Радима.
— Нет, Радим. Так не выйдет. У меня здесь мои любимые братишки, я не могу их бросить.
— Возьмем их с собой!
— Нет. Я не готова. Я боюсь…
— Ты права. Тебе нельзя со мной…
Слеза медленно покатилась по щеке скомороха.
— Радим, оставайся с нами. Все будут рады. Радим поморщился:
— Нет. Я не смогу здесь жить.
— Мы бы тебе помогли.
— Огромное спасибо, Умилка. Но дело с отъездом решенное. Я должен плыть…
— Что же тебя так гонит, Радим? Объясни!
— Не могу… Ох, не могу…
— Береги себя.
— Ты тоже.
— До встречи!
— До встречи!
По знаку скомороха корабельщики отвязали ладью. Чалы шумно полетели на палубу. Двое рослых гребцов, вынув весла из уключин, оттолкнулись от пристани. Ладья стала медленно удаляться. Почти неслышно, шепотом Радим добавил:
— Прощай…
Над озерной гладью багровел закат. На берегу остались дорогая сердцу девчушка и лучший друг. Оба просили не уплывать, слезно умоляли об этом. Но Радим поступил вопреки их чаяньям. Его твердость имела причину, о которой он никому не говорил. С тех пор, как живая вода помогла вернуть голову на место, в груди Радима не билось сердце. Его тело умерло, но продолжало ходить. Нежить. Дорогие ему люди ведать об этом не должны. Пусть помнят Радима прежним, немного грустным, но всегда добрым скоморохом. И да поможет им Сварог!
