Скажи миру – «нет!» - страница 123

Было третье февраля, когда я, опираясь на плечо Танюшки, выбрался наружу. Я всегда ненавидел болеть и пользоваться чьей-то помощью. Но сейчас – другое дело. Танька вела меня, закусив губу, и лицо у нее было таким серьезным, что мне стало смешно…

…Урса потеряли до сотни бойцов еще до того, как подошли к горной крепости Шверды. Мои ребята и появившиеся австрийцы по кусочкам раздергивали их дозоры и фуражиров. Чернокожие, поняв, что чехов им не взять, попытались было тронуться в обратный путь, но их продолжали бить беспощадно – и остатки полутысячной орды растаяли среди неприветливых морозных лесов. Едва ли кто-то вернулся в их земли и донес неведомому начальству весть о судьбе экспедиции. Потерь у нас не было совсем, даже раненным оказался я один. Шверда и конунг австрийцев, молчаливый светловолосый мальчишка по имени Эмиль, навещали меня как раз через день после того, как я пришел в себя…

…– Жаль, что я все это время валялся без сознания, – признался я и с удивлением ощутил, что мне и в самом деле – жаль. Но Татьяна, кажется, была другого мнения. Стягивая у меня на груди меховой плащ, она сердито сказала:

– Ну конечно. Добился бы, чтоб тебе еще и голову снесли.

– Тань, я кыназ или нэ кыназ? – поинтересовался я. – Я, в конце концов, воевать должен со своими рядом. А не под шкурами валяться.

– Навоюешься еще, – безапелляционно отрезала она. – А сейчас сиди и дыши свежим воздухом.

Было холодно. На площадке перед пещерой сверкали клинки и лязгала сталь – шла обычная тренировка, но, когда я устроился удобнее, поединки разом остановились, и все, повернувшись в мою сторону, грянули:

– Слава! Слава!! Слава!!!

И было это вполне серьезно. До такой степени серьезно, что мурашки по коже.

– Тань, – попросил я, – принеси-ка мои клинки.

– И не подумаю… – воинственно начала она, но я, подняв голову и глядя ей в глаза, повторил спокойно:

– Принеси, Тань.

Зелень Танюшкиных глаз на миг вспыхнула.

Но только на миг.

– Сейчас, – кивнула она и исчезла в пещере. Я встал и заставил себя потянуться. Боль родилась в боку, но это была уже приятная боль – так зудит заживающая рана. Теперь я это знал и чувствовал… Нагнувшись, я поднял плащ и бросил его на камень.

– Держи. – Танюшка протянула мне уже освобожденные от ножен палаш и дагу. Я накрест взмахнул ими, чуть покривился, но пошел вниз, на площадку, широкими, уверенными шагами: – Осторожнее! – крикнула вслед Танюшка.

И уселась на плащ – смотреть.

Вечером ударил мороз – такой, что в лесу застонали деревья. Даже странно – я и не думал, что так близко от моря могут быть такие холода.

Мы сидели у очага тесным кружком. Пламя ухало и гудело, входную плетенку утеплили дополнительными шкурами.

– Продуктов хватит до середины апреля. – Ленка Власенкова закрыла свой блокнот. – Уж извините. Да и то – не растолстеем.

Я посмотрел на Сергея. Он одной рукой жонглировал своими тремя метательными ножами. Именно он командовал преследованием и добиванием урса…

– Сань, – окликнул я. Тот вскинул голову быстрым движением. – Я тебя хотел поблагодарить за разведку… – Санек отмахнулся, и я позвал Сергея. – Ну что, твой час настал… Пойдешь на юг-то?

– Конечно! – Сергей готов был вскочить, но Ленка удержала его с улыбкой. – Возьму Басса и тебя, Олег. – Он кивнул Крыгину. – Когда выходить?

– Еще чище, – буркнула Ленка Власенкова. – Это мне еще и их снаряжать?

– И их, Лен, – кивнул я и решился перейти к главному: – Мне кажется, что мы все позабыли, как решили весной уходить.

У костра воцарилось молчание. Похоже, все и впрямь слабо об этом задумывались. И, по-моему, не очень-то хотели теперь покидать это место.

Это и было то, чего я опасался. Они привыкли к месту. К дому. И я привык. И не был уверен, что смогу доказать своим друзьям, как опасно оставаться в уютном, обжитом – и практически