— Что? — спросила Розамунда, когда герцог замолчал.
— Я был ее любимчиком. И обожал ее больше всех насвете.
— И что было дальше?
— Я не сумел ее спасти, хотя был обязан помочь ей.
— От чего?
— От моего отца и несчастливой жизни. Последовала долгая пауза.
— Что вы имеете в виду? — удивилась Розамунда.
— Я оказался трусом и не сделал единственного, о чем она меня просила.
— А о чем она просила?
Его глаза смотрели куда-то над ее плечом. Но что он при этом видел?
— Она умоляла увезти ее от мужа.
— Увезти? — переспросила Розамунда так громко, что герцог очнулся от грез.
Люк быстро подошел к двери и распахнул ее.
— Миссис Берд, простите мою откровенность. Не знаю, о чем я думал. А теперь я должен попросить вас удалиться.
Непрошеная гостья не вышла из комнаты, а закрыла дверь. Прежде чем герцог оправился от изумления, она дважды повернула ключ в замке.
Его светлость рыкнул что-то, безусловно, грозное, но Розамунда перебила его:
— Вы должны рассказать мне все! Вы и ваша бабушка так много сделали для нас с сестрой. Вам просто необходимо выговориться. А мне ваш рассказ не причинит боли. Все справедливо. Вы же заставили меня поведать мою историю с Генри. Теперь ваша очередь.
— Герцогам нет дела до очередей, — сухо проговорил Люк.
— Но этот герцог должен выполнить то, о чем я говорю. По крайней мере, один раз в жизни, — не сдавалась Розамунда.
Люк опять погрузился в воспоминания и отошел к окну. Он не мог смотреть ей в глаза.
— Мама никогда не рассказывала мне, что происходило за закрытыми дверями. Я так ничего и не узнал. Я понятия не имею, причинял ли отец ей физическую боль, как он поступал с нами время от времени, или убивал ее волю словами. Вы и сами помните, что он никогда не лез за словом в карман. С каждым годом моя мать утрачивала частичку своей природной живости. В течение семнадцати лет я наблюдал ее бесплодную борьбу. Думаю, это видел только я, потому что мы с ней были связаны некими духовными узами. Она любила меня, как ни одна мать никогда не любила сына.
Люк сделал паузу. Розамунда молчала. Воспоминания о матери изгнали из сердца герцога суровость, даже черты его лица смягчились, стали нежнее.
— Вчера моя сестра была частично права. Отец всегда считал, что мне надо огрубеть и многому научиться. Это он устроил все, чтобы я получил офицерский чин. Дело в том, что ему необходимо было подстегнуть Генри. В каком-то смысле он действовал верно. И конечно, я старался угодить отцу, который всегда безразлично относился к моим успехам в учебе. — Помолчав несколько секунд, Люк тихо добавил: — Генри никогда по-настоящему не стремился к ответственности, которую несет с собой высокое происхождение. Я был способнее во всех отношениях. Но я был младше, а двух титулов в одной семье, увы, не бывает.
— Но почему тогда вы воспрепятствовали намерениям отца отправить Вас в дивизию Веллингтона?
— Я сбежал не для того, чтобы нарушить его планы, скорее — чтобы расстроить планы матери.
— Что?
Люк прислонился лбом к прохладному оконному стеклу. Жаль, что не было дождя. Он бы идеально подошел к его настроению.
— Мама хотела, чтобы я увез ее. Она слишком долго сдерживалась. Сказала, что больше не может притворяться, что с тех пор, как отец отослал из дома не только меня и Генри, но и Мэдлин, у нее нет никаких причин оставаться с ним. Полагала, я уже достаточно взрослый, чтобы понять ее и чтобы она могла доверить мне свою судьбу.
— Но куда она рассчитывала отправиться?
— О, это было настоящее безумие! Сначала мама назвала Шотландию, где у нее были сестры. Потом, когда я сказал, что отец там легко ее отыщет, предложила сопровождать меня на поле брани. И я не сомневался, что мама пойдет на это. Никогда не забуду этого кошмара. Дело в том, что я был уверен — он везде найдет ее и…
— И?..
— Превратит ее жизнь в самый настоящий ад на земле, мстя за то, что она выставила его перед всеми деспотом. И я уехал. Сбежал. А ее оставил. Бросил! Я думал, что только так могу помешать ей, последовать за мной на корабль.
Понимаете? Я предал мать, человека, которого любил больше всех на этой Богом проклятой земле. Я оставил ее умирать наедине с моим отцом, который терзал ее на протяжении двадцати лет.
