Розамунда принялась объяснять:
— Флердоранж — символ супружеской верности, лилии — хорошего характера. Белые розы — это любовь, гелиотроп — преданность, синий гиацинт — настойчивость, плющ — дружеские отношения.
Люк потряс головой.
— Там еще что-то должно знаменовать глупость, смелость и стойкость.
Розамунда покосилась на Сент-Обина с явным недовольством.
— Или хотя бы что-то защищающее от скуки и ссор. Теперь на него устремились суровые взгляды трех женщин.
— Ну, вижу, я, как всегда, остался в меньшинстве. — По крайней мере Люку удалось восстановить в комнате атмосферу непринужденности, хотя на сердце у него было нелегко. И еще он никак не осмеливался взглянуть на Розамунду.
Он открыл перед ней душу и чувствовал себя чертовски скверно. Совершенно незачем было показывать свою слабость. Все его существо бунтовало против этого.
— Полагаю, пора ехать? Надеюсь, остальные уже отбыли?
— Конечно! И если мы немедленно не отправимся за ними, Питер решит, что я передумала! — воскликнула Мэдлин.
— Ничего страшного, пусть помучается. Иначе он будет считать, что ты слишком спешишь.
— Люк! — в один голос закричали Мэдлин и Ата.
— Ради Бога… — Он запнулся, встретив гневный взгляд герцогини. Как все-таки хорошо снова надеть свою привычную и такую удобную маску иронии. Тот, кто считает благотворной исповедь перед другим человеком, — сентиментальный болван.
— За это ты понесешь цветы, — заявила Мэдлин и сунула букет ему в лицо. Люк оглушительно чихнул.
Свадьба, сущ. Церемония, во время которой два человека берут на себя обязательство стать одним, один обязуется стать ничем, а ничто — терпимым.
А. Бирс. Словарь Сатаны
Они выехали в элегантной герцогской карете, и каждый надлежащим образом играл свою роль. Невеста была олицетворением полного счастья, ее бабушка — тоже.
Отважившись наконец взглянуть на Люка, Розамунда убедилась, что он снова укрылся под привычной завесой вселенской скуки. Только слегка подергивающаяся щека указывала на то, что на душе его неспокойно.
Герцог был настолько массивен и широк в плечах, что Розамунда поневоле чувствовала тепло его тела, а при каждом повороте или наклоне экипажа их колени соприкасались.
Она все еще не могла прийти в себя после его рассказа. Розамунде потребовались все ее актерские способности, чтобы принять беззаботный вид. Она ни за что не покажет, что узнала о нем столько нового.
Господи, как же ему, должно быть, тяжело!
Розамунде было очень жаль Люка. Она отчаянно хотела остаться с Сент-Обином наедине, утешить, избавить от груза вины, который тот нес долгие годы. Вины, которую его мать, должно быть, ощущала стократ сильнее.
Розамунда опустила глаза и вздрогнула, наткнувшись взглядом на рельефные мускулы ног герцога, обрисованные черными панталонами. Очевидно, Ата так и не сумела убедить внука сменить свой повседневный строгий наряд. Мрачный вид его светлости сполна компенсировался ярким платьем вдовствующей герцогини, которая всем своим обликом излучала радость. В ее наряде были собраны все оттенки небесно-голубого цвета, а голову венчала украшенная страусовыми перьями шляпа, почти такая же высокая, как и сама старушка.
Заметив в своем собственном скромном платье дырочку — должно быть, она порвала его, когда срезала розы в саду, — Розамунда тяжело вздохнула. Впрочем, это не играет большой роли. Она все равно не пойдет в церковь. Ее отсутствия никто и не заметит, а она подождет других гостей на церковном дворе.
Когда впереди показалась старая церковь, дыхание Розамунды участилось. Она не была здесь восемь долгих лет. И пусть старого викария больше нет, наказание за ее грехи никто не отменял.
Неожиданно она ощутила чье-то прикосновение и скосила глаза вниз. Ладонь герцога упиралась в сиденье рядом с ней. Это не могло быть простой случайностью. Розамунда заворожено наблюдала, как его пальцы медленно накрыли ее руку, и ощутила тепло на сердце.
Ата и Мэдлин весело болтали и смеялись. Наконец лошади остановились, да так резко, что все пассажиры едва не полетели вперед. Проигнорировав железную ступеньку, Сент-Обин спрыгнул на землю, чтобы помочь выйти дамам.
