В глазах герцога зажглись веселые огоньки.
— Да? А я так на вас надеялся!
— Не смейтесь надо мной.
Люк Сент-Обин снова взглянул на полные, чувственные губы своей собеседницы, и неожиданно ему в голову пришла ужасная мысль.
— Сколько раз вас целовали?
Розамунда побледнела, но упрямо вздернула подбородок.
— Два раза. Нет, три.
Его светлость не успел остановить самого себя и выпалил:
— А как ваш супруг относился к осуществлению других своих прав?
Казалось, побледнеть еще сильнее было уже невозможно, но тем не менее Розамунде это удалось. Ее лицо покинули все краски жизни. Люк ненавидел себя за то, что причиняет боль миссис Берд, но продолжал нестись напролом как разогнавшийся носорог. Он должен был до конца понять, в каком кошмаре она жила.
— Ну… — прошептала она. Теперь в ее взгляде не было ничего, кроме горя.
Услышав это короткое слово, Люк ужаснулся. Он догадывался и раньше, что она страдала стократ больше, чем хотела показать. Если Алфред Берд был хоть немного похож на эту мерзкую крысу — своего кузена, это чудо, что Розамунда не бросилась вниз с утесов Перрон-Сэндс.
И всему виной его отец, лорд Хелстон. Опять он! Будучи высокопоставленным членом общества, он мог, объединившись с ее семьей, восстановить ее положение в свете. Вместо этого он обвинил всех ее родных в сговоре и, более того, сам стал распространять злобные, порочащие Розамунду слухи. Именно из-за отца Генри так сильно изменился в последние годы жизни: много времени проводил в море, а на суше постоянно маялся душой, зачастую сам не зная отчего.
Люк чувствовал, что его сердце рвется на части. Его охватило леденящее, давно знакомое ощущение бессилия. Он никогда не мог защитить тех, кто был ему дорог.
Все те, кто ходит в церковь и делает вид, что поклоняется добру, обманывают сами себя. Зло всегда, в конце концов, одерживает верх. Чем раньше люди смирятся с этим неоспоримым фактом, чем счастливее станут. Разве он не пытался втолковать это своему возлюбленному братцу? И чем же дело кончилось? Куда завел Генри его извечный оптимизм? На дно моря.
Он, конечно, сделает все, чтобы затравленное, подавленное выражение исчезло из глаз Розамунды Берд. Возможно, ему не удастся полностью восстановить ее репутацию в обществе, но по крайней мере он сможет предоставить ей массу изысканных развлечений.
Герцог заглянул в самую глубину прекрасных глаз Розамунды. Они были цвета теплых вод Вест-Индии, и Люк заставил себя забыть, что всю жизнь старался казаться ожесточенным.
— Я составил план. Прежде всего шоколад три раза в день. Затем приключения вроде сегодняшнего. Вам придется полюбить лень и свободное время. Уверяю вас, дорогая, очень скоро вы войдете во вкус. Но прежде всего я уверен, необходимо исправить один недостаток, иначе вам не удастся в полной мере насладиться всем этим.
Розамунда молча смотрела на герцога.
— Я имею в виду поцелуи. Недостаток поцелуев. Вы знаете, что отличает нас от диких зверей?
— Я считала, разум или способность сострадать. Герцог не обратил внимания на ее слова.
— Прекрасно. Я не услышал слова «нет».
— Ничего подобного! Не забывайте, что я в трауре. Люк смерил ее суровым взглядом.
— И кроме того, вы не допускаете, что не нравитесь мне!
— Я? Не нравлюсь вам? — Сент-Обин поднес к глазу монокль.
Глаза Розамунды искрились от сдерживаемого смеха.
— Ваша светлость…
— Люк, если не возражаете. Здесь нет свидетелей.
— Я… я не могу позволить себе рисковать… Герцог перебил ее:
— Дорогая, я не понял, что еще вы боитесь потерять. По-моему, вы уже лишились всего.
По глазам Розамунды Люк увидел, что у нее на уме еще нечто. Однако что именно, она, судя по всему, не скажет даже под пыткой.
Розамунда вздохнула.
— Только мой разум. Но что выиграете вы в результате смехотворного предприятия?
— Как что? Моральное удовлетворение от победы, конечно! Я стану постоянным победителем. Позвольте мне показать, что я имею в виду. — Сент-Обин приник к губам Розамунды, и она неуверенно ответила на поцелуй. Это был такой невинный пылкий девичий поцелуй, что у Люка мучительно заныло сердце, а внутренности скрутило, как паруса, захваченные переменным ветром.
