Клайв Баркер. Пиджин и Тереза
>(оригинальный британский вариант)
Канонизация святого Раймонда Краучэндского, как и большинство английских вознесений, имела место в январе. Это сумрачное время лучше других подходило для визита в страну – так считали в небесных кругах. Месяцем раньше глаза детей смотрели ввысь – в надежде увидеть северных оленей и сани. Месяцем позже веяние весны, пусть и слабое, достаточно обостряло интуицию душ, омраченных тоской. По словам некоторых, ангельское благоухание можно унюхать за четверть мили (как запах мокрой псины или прокисших сливок), а значит, чем более подавлены люди, тем выше шанс, что акт божественного вмешательства (к примеру, взятие святого в небесную славу) не привлечет лишнего внимания.
Итак, шел январь. Семнадцатое. Пятница. Сырая, холодная и туманная – идеальная для тайной канонизации. Раймонд Покок, будущий святой, жил в миленьком, но темноватом переулке в четверти мили от главной улицы Крауч-Энда, и, учитывая, что к четырем пополудни дождевые тучи сговорились с сумерками и затянули весь горизонт, оставив лишь жалкие крупицы света, никто не увидел, как ангел Софус Демдарита спустилась с небес.
Софус была не новичком в подобных делах. Покок, целитель детей, должен был стать третьей душой, поднятой ею из царства земного в небесное за год с небольшим. Но этим вечером в воздухе витало ощущение неправильности происходящего. Как только она ступила в убогую квартирку Раймонда, желая потихоньку забрать его, яркий хозяйский попугай, сгорбившийся на подоконнике, вскочил и заорал, поднимая тревогу. Покок попытался утихомирить его, но на птичьи крики отозвались соседи сбоку и снизу, требуя тишины. Когда ее не последовало, они пришли на порог Святого, угрожая и птице, и хозяину, и, обнаружив, что дверь не заперта, распахнули ее.
Софус была пацифисткой. Многие в Небесном Воинстве с удовольствием рвались в драку, если знали, что уйдут от ответственности, но ее отец служил легионером во время Чистки Диса и рассказывал дочери ужасающие истории о той резне. Теперь ее тошнило от одной мысли о кровопролитии. Вместо того чтобы убить свидетелей у двери и сразу решить кучу проблем, Софус попыталась извлечь Покока из его убожества быстро и впечатляюще, дабы застывшие на пороге не поверили своим глазам.
Сперва она залила безрадостную комнатушку таким ослепительным небесным огнем, что свидетелям пришлось закрыть лица руками и отступить в грязный коридор. Затем Софус обняла доброго малого Раймонда и запечатлела на его челе поцелуй канонизации. От касания ее уст его костный мозг испарился, и плоть обратилась в дух. Наконец, она подняла его – одним взором заставив исчезнуть потолок, балки и крышу дома – и вознесла в рай.
Онемевшие от ужаса и потрясения свидетели бросились к себе и заперлись, дабы чудо не явилось за ними. Дом замер. Шел дождь и – вместе с ним – ночь.
Во Множестве Покоев Святого Раймонда Краучэндского встречали торжественными речами и хвалой. Его омыли и облачили в одежды столь прекрасные, что он возрыдал, и повлекли к Трону, дабы он поведал о совершенных им благодеяниях. Когда он тихонько заметил, что кичиться делами своими нескромно, ему объяснили: скромность придумал Падший, дабы люди меньше думали о себе и никто не осмелился обличать его похвальбу.
Прошел только час с тех пор, как Раймонд сидел в своей комнатке, сочиняя стих о трагедии плоти, но былое убожество превратилось в меркнущее воспоминание. Если бы его спросили о тварях, с коими он делил жилье, святой, скорее всего, не смог бы назвать их имена, более того, даже не узнал бы прежних знакомцев.
– Только посмотри на меня, – попросил попугай, вглядываясь в крохотное зеркальце, бывшее единственной уступкой святого тщеславию. – Что, черт побери, случилось?
Его перья лежали под насестом яркой кучкой. Открывшаяся кожа натянулась на костях, шелушилась и адски чесалась, но он был не против. У него появились руки и ноги и в тени – под куполом живота – болтался впечатляющий срам. Теперь его глаза смотрели вперед, а с губ (под крючковатым носом) срывалась не заученная чушь, а собственные слова.
