Они с Элизабет не пошли дальше поцелуев, легких, как касание птичьего крыла, но каждый раз, когда они осмеливались соприкоснуться губами, Жюстену казалось, что он в раю.
— Будь счастлива, моя прекрасная, невозможная любовь! — прошептал он, целуя этот драгоценный клочок бумаги.
Остров Эллис[21], в тот же день, в два пополудни Бонни, Элизабет и Жан вышли из иммиграционного бюро Соединенных Штатов, выполнив все необходимые формальности: прошли медосмотр, ответили на все вопросы, задекларировали деньги, какими каждый из них располагал. Оставалось сесть на паром, соединявший остров с нью-йоркским портом.
Капитан судна «Гасконь» их, похоже, поджидал, потому что, едва приметив, стал махать рукой.
— Мсье Дюкен, дамы! Не мог уйти, не попрощавшись. Желаю, чтобы на американской земле вы обрели свое счастье. Хорошо, что чиновники иммиграционного центра не стали вас задерживать.
— Странно, а нас с отцом в свое время высадили не здесь, а в Касл-Клинтон, — заметила Элизабет.
— Вы совершенно правы. В те годы «Шампань» прибывала в Касл-Клинтон, как и другие пароходы. Контролировали приезжих не так строго, было множество нарушений. А последние семь лет прибывающих в Америку принимает этот центр, более современный и располагающий специальными помещениями для пассажиров на карантине. Есть и огромная столовая, и спальни. Некоторых после долгого путешествия, зачастую в стесненных условиях твиндека, отправляют назад, на родину — если у человека сомнительное прошлое или серьезная болезнь.
— Слава Богу, нас это не коснулось! Все, кто болел на борту «Гаскони», поправились. Так что наши усилия не пропали даром! — порадовалась Бонни.
— Каждому мы выдали сертификат официального образца, составленный бортовым врачом, — подтвердил капитан. — Кстати, интересный факт: у острова Эллис есть и другое название — «Остров плача», или «Остров разбитых сердец». Как напоминание о тех, чьи надежды не оправдались, и кому пришлось вернуться в Старый Свет — в Ирландию, Германию, Италию.
— Если честно, я тоже немного заволновался, когда меня стали расспрашивать о наших планах заняться коммерцией, — сказал Жан Дюкен. — Если б не помощь переводчика, меня бы, наверное, тоже отправили обратно во Францию! Но как только я упомянул Эдварда Вулворта, нашу принимающую сторону, все устроилось наилучшим образом.
Элизабет их почти не слушала. Она всматривалась в лица медленно, вереницей проходивших мимо пассажиров третьего класса, которым вот-вот предстояло ступить на землю вожделенного Нового Света. Женщины принарядились как могли. Кто в шляпке, а кто и в простом головном платке, они тащили на себе тюки с постельным бельем, чемоданы, а многие — укутанных в одеяльца младенцев.
Мужчины несли багаж потяжелее, и их взгляды были устремлены на импозантное, похожее на замок здание, где располагались приемный зал, иммиграционная служба, больница и столовая.
«Какая судьба уготована этим несчастным? — задавалась она вопросом. — Они выглядят такими встревоженными, растерянными!»
Наконец она увидела Анри с детьми. Луизон держал сестричку Агату за руку. Девочка все еще была очень бледна и прижимала к груди тряпичную куклу.
— Извините, мне надо на минутку отлучиться! Я скоро! — воскликнула Элизабет и побежала навстречу своим подопечным.
— А вот и мы, мадам! — звонко поприветствовал ее Луизон, лучась улыбкой.
— Пришла поцеловать вас с Агатой на прощанье, — сказала молодая женщина.
Оба получили по поцелую в щеку, и вид у них при этом был чинный, серьезный. Молодой вдовец приподнял шляпу.
— Мы вам очень благодарны, мадам, за все, что вы для нас сделали! — сказал он. — Не знаю, какая судьба нам уготована в Нью-Йорке, особенно теперь, когда с нами нет жены!
— Желаю, мсье Моро, чтобы счастье вам улыбнулось!
К концу путешествия они узнали друг друга лучше. Элизабет рассказала Анри Моро, что муж ее погиб в шторм и как сложилась судьба ее родителей тринадцать лет назад, он ей — о своих планах.
— Нас есть кому приютить на первое время, — пояснил мсье Моро. — Престарелый кузен моей покойной жены управляет прачечной на Бродвее. Дела идут хорошо, он обслуживает театры и гостиницы. Обещал, что даст нам жилье, мне — работу.
