Жермен, которая как раз перемывала редиску и салат-латук, в тревоге покосилась на старика Леандра, который уже сидел за столом. Садовник набивал трубку. День выдался утомительным, и ничего, кроме курева, его в данный момент не интересовало.
Алсид укладывал поленья возле огромной кухонной дровяной печи.
- Слушайте меня все! Из кухни - ни ногой! - распорядилась Мадлен. - Я скоро вернусь. Жермен, накрой на стол!
Ларош как раз вошел в старинный зал в романском стиле, переоборудованный в парадный вестибюль, снял фетровую шляпу, украшенную фазаньим перышком, и пиджак. Он ощущал приятное расслабление после нескольких стопок коньяка, выигранной партии в карты и пары часов в приятном обществе. Поэтому, когда Мадлен вошла через узкую дверь, соединявшую вестибюль с кухней, он досадливо поморщился.
- Что тебе нужно? - рявкнул Ларош.
- Мсье, нам бы поговорить…
- Если это по хозяйственным делам или касаемо прислуги - ступай к хозяйке!
- Бедная мадам, благодарение Богу, весь день пробыла у себя! - всплеснула руками Мадлен.
- Почему «благодарение Богу»? - Ларош нервно заморгал.
- Есть вещи, про которые лучше не знать, особенно при слабом здоровье, как у нашей госпожи. Но вам-то я сказать обязана!
Помещик вздохнул. Что ж, придется отказаться от приятной перспективы выпить еще стаканчик спиртного, сидя в кожаном кресле у камина, в маленькой гостиной. Мадлен же поспешила излить свой яд:
- Речь о мадемуазель Элизабет, мсье! Не успели вы уехать, как она - в седло и прочь со двора! Вернулась меньше часа назад, хмурая.
Гуго Ларош не разразился воплями, ничем не выказал свой гнев. Ощущение было такое, словно его накрыло парализующим ледяным колпаком.
- Раз так, полагаю, без помощи Жюстена не обошлось или он поехал с ней, - тихим голосом предположил он.
- О нет, мсье, ваш конюх сидел дома! Мариетта не спешила уходить, так что сами понимаете.
- Ладно, спасибо, что рассказала, Мадлен. А теперь прочь с моих глаз, презираю доносчиков!
- Я-то что, только услужить хотела.
Ларош знаком услал мегеру восвояси, от себя подальше. Мадлен была ему отвратительна. Оставшись в одиночестве, он схватил с нижней полки вешалки ивовую трость.
Элизабет сидела в постели с модным журналом в руках, который не читала, а Бонни притворялась, что старательно вышивает салфетку. Одна, сохраняя невинный вид, с чуть разрумянившимися щеками, переживала заново эпизод в трактире. Другая вспоминала симпатичное лицо Жана Дюкена, который был так любезен с ней, когда показывал мельницу.
Когда кто-то забарабанил в дверь, обе вздрогнули. Медная резная ручка на двери повернулась раз, другой - безрезультатно.
- Элизабет, немедленно открой! - вскричал Гуго Ларош. - Я запрещаю тебе запираться на ключ!
Испуганная Бонни посмотрела на госпожу, и та знаком попросила открыть.
- Мадемуазель, кажется, ваш дед вне себя! Наверняка он уже знает о вашей эскападе.
- Что ж, придется объяснить ему, почему я уезжала.
Вся дрожа, гувернантка подчинилась. Узрев ее, помещик схватил ее за локоть и вытолкнул в коридор.
- Ваши услуги не понадобятся! - пренебрежительно рявкнул он. - Американское отродье!
С этими словами он захлопнул за собой дверь и повернул ключ в замке, к несказанному отчаянию Бонни, которая успела приметить ивовую трость.
- Добрый вечер, дедушка, - сказала Элизабет, очень спокойная с виду. - Прошу вас больше не толкать Бонни, она прежде всего моя подруга и не заслуживает такого обращения. И зачем вам понадобилась трость? Выпороть меня за то, что я отправилась за утешением к набожному и доброму человеку, моему деду Антуану?
Ларош такого приема не ждал и… растерялся. Но не ироничный тон внучки так на него подействовал, а зрелище, которое ему открылось. Он еще ни разу не видел Элизабет с распущенными волосами, роскошной шелковой волной спадавшими ей на плечи. На ней была ночная рубашка из тонкого розового батиста, на хрупких плечах - тончайшая шерстяная шаль, оставлявшая открытой верхнюю часть груди.
Давние демоны пробудились, заворочались внизу живота. Во рту пересохло, и ему вдруг нестерпимо захотелось разбить обе большие керосиновые лампы на прикроватных столиках, дабы не видеть больше ни секунды чарующей девичьей красоты.