— Из-за этого вы решились меня побеспокоить? Вы немец, Дизель, и должны знать, что немецкие имена являются украшением технических новинок. Вы, мой дорогой, напрасно думали, что я буду механическим исполнителем ваших, мягко говоря, капризов.
Кайзер отвернулся от него, давая понять, что приём окончен. Раздался глухой стук. Обернувшись, император увидел инженера, стоящим на коленях.
— Поймите, ваше величество, от вашего решения зависит если не всё, то почти всё, — взволнованно произнёс Дизель. Но он, однако, не заметил, как Вильгельм подошёл к столу и нажал кнопку вызова телохранителя. В дверях появился атлет в офицерском мундире с множеством аксельбантов.
— Запомните этого человека, голубчик, и в ближайшие десять лет на приёмы ни в каком виде не допускать.
Содержание этого разговора, как утверждает директор потсдамского всегерманского архива, было тогда же запротоколировано личным секретарём Кайзера. Однако есть все основания не доверять этому протоколу. Стало доподлинно известно, что в тот день секретарь неожиданно заболел грудной жабой и, следовательно, не мог присутствовать на встрече. По-видимому, протокол был составлен позднее под диктовку самого Вильгельма. Присутствовавшие в приёмной посетители (среди них генерал-квартирмейстер Шлипенбах и главный редактор журнала «Гартенлаубе» Шнуре) утверждают, что Дизель находился в кабинете на протяжении получаса. По истечении этого времени дверь кабинета неожиданно распахнулась, на пороге появился мертвенно бледный император и едва слышно сказал подоспевшему к нему офицеру: «Запомните этого человека и никогда больше ко мне не пускайте».
Но как бы там ни было, в тот же день Дизель сел в поезд Берлин — Гамбург, имея с собой из багажа лишь один небольшой саквояж. Уже через два дня он бродил по корабельному пирсу недалеко от портовых стапелей и рассматривал чёрную от нефти морскую воду, не отражавшую ни неба, ни кораблей c разноцветными флагами, ни оптимистичных рыбаков, пытавшихся выловить в этой мутной жидкости нечто живое. На морском вокзале[3] Дизель бросил в почтовый ящик письмо, адресованное Георгу Шнайдеру, а потом искренне пожалел об этом. Послание заканчивалось несколько путано и сентиментально: «Вчера вечером я поймал себя на мысли, что написал свою фамилию с маленькой буквы. Трудно предположить, чем всё это кончится, но очень боюсь, что, посмотрев в зеркало, я не обнаружу в нём себя».
В двенадцать часов дня он поднялся по трапу пассажирского лайнера «Карамелла Му», шедшего к берегам туманного Альбиона, и таинственно исчез ясной сентябрьской ночью в одном из его уютных салонов. Первый помощник капитана, возвращавшийся с вахты, был последним, кто видел исчезнувшего задумчивого мурлыкавшего вслух: «Плыви, плыви мой кораблик», и захлопнувшего за собой дверь каюты. Предварительное следствие, так и оставшееся предварительным за неимением почти никаких существенных материалов, вынуждено было констатировать, что дверь и иллюминаторы каюты были закрыты изнутри. Многие германские газеты того времени обошли это событие странным единодушным молчанием, за исключением «Уездных ведомостей», поместивших на последней странице по настоянию дирекции Аугсбургского завода размытый портрет в чёрной рамке и небольшой некролог, где трафаретная фраза «трагически ушёл из жизни» была заменена другой — «трагически исчез из жизни», что вызвало справедливое негодование профессора протестантской теологии из Марбурга Клауса Хаазе.
Ещё один странный факт, окончательно запутавший профессионалов из Скотленд-Ярда: в пустой каюте была найдена модификация четырёхтактного двигателя внутреннего сгорания, приобщённая к делу и затерявшаяся в суматохе судопроизводства, чтобы немного погодя непонятным образом снова появиться на свет в экспозиции «Музея науки и техники Большого Манчестера».
Итак, кто же он был, Рудольф Дизель: обиженный фанатик-сектант, тщательно прятавший от других своё религиозное чувство и наконец слившийся благодаря невероятному, но всемогущему случаю с вездесущим абсолютом, или жуткий мистификатор, обладавший нечеловеческими способностями Гарри Гудини и оставивший человечество в дураках? Тайна осталась тайной. А любое объяснение загадочного, даже самое мистическое, напоминает разрушение «пышно устроенной Трои».
