Однако вот что любопытно: узнав о найденном в каюте двигателе, Георг Шнайдер, с которым иногда общался исчезнувший, послал телеграмму в министерство иностранных дел, предлагая немедленно потребовать у Англии выдачи обнаруженного механизма и скорейшего захоронения последнего на одном из центральных берлинских кладбищ!
К сожалению, всё это не могло быть тогда выполнено, и на то имелись веские причины. Во-первых, Берлин ещё не был готов тогда к открытым, хотя и дипломатическим конфликтам с Лондоном, а, во-вторых, после отправки этой телеграммы Георг Шнайдер был помещён в психиатрическую клинику при Гейдельбергском университете, где месяц спустя взбунтовавшийся параноик проломил ему череп.
1807 год. Июнь
Не стало ещё одного из нас. Михаил Гаврилович Баскаков — сподвижник братьев Орловых, участник приснопамятного переворота, «верный императрицы клеврет» и обоих российских орденов кавалер, скончался от побоев, не приходя в сознание, в своём поместье в ночь с 12 на 13-е число. Необычная смерть его, по всей видимости, была делом рук грабителей, обворовавших усадьбу[4] и нанёсших множество тяжких физических повреждений хозяину дому. Всех ужаснула дерзкая расправа над семидесятилетним стариком, ветераном подавления пугачёвского бунта, совершённая в круглой спальне с балдахином в виде лапы льва. Родственники и знакомые погибшего, приехавшие проводить тело в последний путь, находили, что покойный необычайно сильно изменился за прошедшие годы, а летальный исход довершил этот процесс. Вздыхая, они часто повторяли, сокрушённо качая головой: «Это смерть, она меняет всех». Возможно, этот вывод они сделали после блестящей работы двух немцев-гримёров, пытавшихся за одну ночь возвратить изуродованному лицу мертвеца какое-то сходство с портретом хозяина дома, висевшим в центральном зале над камином, теперь уже с чёрной лентой на углу. Шестидесятилетняя княгиня, кавалерственная дама Наталья Кирилловна Загряжская, чьё лицо ещё было настолько мило, что напоминало пасторальную пастушку, рассматривала в лорнет сановника, царственно лежавшего при регалиях в чёрном гробу и сжимавшего на груди шпагу, украшенную брильянтами. Неожиданно вздрогнув, она сказала шёпотом по-французски своей племяннице: «Это не он, это совсем не он!» И перекрестилась наоборот.
В 10 часов утра следующего дня, когда преосвященный совершил литургию, после затянувшегося молебна и панихиды, скорбные родственники вынесли из дверей церкви гроб, поставили его на колесницу, запряжённую четвёркой белых коней. Под звуки военного оркестра, заглушавшего всхлипывания, траурная процессия, повинуясь строке завещания, предусмотрительно составленного десять лет назад, прошла в последний раз мимо усадьбы, где катафалк, ко всеобщему огорчению, застрял на дороге, размытой накануне дождём, в двух шагах от клумбы, которую покойный очень любил, лично подбирая цветы для каждой посадки. После неудачной попытки двух лакеев, кучера и гусара — дальнего родственника сдвинуть повозку гроб под истошные крики дам, терявших сознание, свалился на землю и перепачкался в грязи. Когда же наконец всё уладилось, чёрный ящик, спешно протёртый попоной, вновь водрузили на место, и катафалк двинулся в сторону погоста.
Гусар, отряхиваясь и чертыхаясь, отстал от других, вытер лопухами измазанные ботфорты. Он пристально смотрел в злосчастную лужу минут десять, потом, придя в себя, резко сорвался с места и что есть силы побежал за процессией, хвост которой едва чернел на холме.
1762 год. Июнь-Июль
— Жизнь столичных офицеров — жизнь сибаритов, ловеласов, дуэлянтов и картёжников. Тут всё судьба: чистый случай, нервотрёпка неизвестности, доводящая до петли и мышьяка. И если провидение предоставит вам случай встретиться с человеком неуязвимым к роковым ударам, то кто может поручиться, что он наш, — сказал поручик Баскаков, сгребая выигрыш в карман камзола, покусывая длинный чубук трубки, пытаясь при этом отмахиваться левой рукой от затхлого кабацкого воздуха. — Вот я уже пять лет в одном звании в Преображенском полку. Это и хорошо и плохо. Мой мундир чист, хотя, если присмотреться, и на нём можно разглядеть пятна от вина, замазанные зелёной краской под цвет ткани. Подкладка кое-где прохудилась. Да-да. Но скажи мне это же самое кто-нибудь другой — он получил бы по заслугам.
