Эти два венка принадлежали господину де Лас Форе-сасу. Их бросали вундеркинду после исполнения «Kakadu der Schneider».
После концерта артисты приходили в хорошее настроение. Они ужинали в неглиже у мадам Симонен. Болтали о виртуозах. А иногда о деньгах. Контральто была богата, она владела двумя миллионами и замком в Нормандии. У мадам Симонен тоже было состояние. Она экономила на грошах и сорила тысячами.
Артисты говорили о своих заработках. Они участвовали в прибылях. Иной раз они получали по пятнадцати тысяч франков за вечер.
О деньгах они говорили с откровенной алчностью.
— Искусство! — заявляла мадам Симонен.— Да найдется ли в публике десять человек, которые хоть что-то понимают в искусстве? Дамы замечают, что у меня красивые пальцы. Мужчины пялят глаза на мои плечи. Гадость, да и только! Искусство — пф! Я хочу быть богатой — вот и все!
Иногда ими овладевала неистовая скаредность, и тогда они подзывали официанта и ругались на чем свет стоит, что их обсчитали на несколько шиллингов. Они не позволят, чтобы их грабили. Они разъезжают не для собственного удовольствия, не для того, чтобы на них наживались гостиницы. Они разъезжают ради денег.
Они могли уехать из гостиницы, ни гроша не оставив на чай коридорному. А тот полночи бегал по гостинице, выполняя их поручения.
— Неужели мне всю жизнь придется терпеть этот сброд!—жаловалась мадам Симонен.— Неужели я должна мучиться до самой старости!.. Я разъезжаю ради денег...
В это самое утро мадам Симонен выкинула тысячу сто франков на кинжал из дамасской стали.
— Может, они воображают, что мне приятно смотреть, как они считают ворон,— говорила мадам Симонен.
Они перемывали косточки неудачникам, которые были бедны и, чтобы заработать на хлеб, пели, не имея голоса, или били по клавишам непослушными скрюченными пальцами.
Шарло слушал их разговоры. Не со страхом — для этого его чувства слишком притупились. Он испытывал такую усталость, что ему трудно было шевельнуть рукой.
Ложась в постель, он горько плакал. Плакал из-за своего костюма и из-за госпожи Симонен, из-за тех, кто больше ему не хлопал, и из-за того, что госпожа Симонен говорила так много гадких вещей.
Однажды вечером Шарло долго лежал в постели и глядел в пылающий камин. Потом встал, взял два высохших лавровых венка господина де Лас Форесаса и швырнул их в огонь.
Наутро после концертов гастролерам приносили газеты. Они не понимали чужого языка, но подсчитывали, сколько строчек посвящено каждому из них, и пытались догадаться о смысле рецензий. Шарло никогда не притрагивался к газетам в присутствии остальных. Но после обеда, когда все успевали забыть о рецензиях, он украдкой собирал газеты, забивался в уголок у себя в номере и, разворачивая их на коленях одну за другой, вглядывался в одну-единственную жалкую строчку с упоминанием «феномена»— Шарло Дюпона.
Однажды после ужина мадам Симонен стала перелистывать какие-то ноты.
— Красивая пьеса!—сказала она.— Будь в нашей труппе скрипач... Ах, да!— Она засмеялась.— Шарло ведь играет на скрипке. Шарло, возьмите вашу скрипку.
Шарло принес скрипку, и они стали играть дуэт.
Они проиграли несколько фраз, она кивнула.
— Подумайте — совсем недурно, право, недурно. Нет, просто хорошо. Так... так... отлично, Шарло.
Шарло играл, как во сне. Только ноты явственно стояли перед глазами — и еще ее лицо.
— Прекрасно, Шарло.
У Шарло было такое чувство, будто госпожа Симонен ведет его за собой. Он играл, и в глазах его стояли слезы. Ему казалось, еще минута, и он разрыдается.
Пьеса кончилась.
— Друзья мои, да ведь у него талант!— сказала госпожа Симонен,—Шарло, мы будем играть вместе.
Шарло и не мечтал о таком счастье. Госпожа Симонен играла с ним с утра до вечера. Глядя на него большими блестящими глазами, она улыбалась, когда все шло хорошо. Она приноравливалась к нему, помогала ему своим мастерством.
— Да ведь это смертный грех,— у мальчика настоящий талант... Мы будем вместе играть на концерте.
Они выступили вместе. Когда Шарло вновь услышал,— впервые за долгое время,— как зал разразился аплодисментами, из глаз его брызнули слезы. Они вернулись за кулисы, Шарло схватил обе руки мадам Симонен и стал покрывать их поцелуями, шепча сквозь рыдания какие-то бессвязные слова.
