— Кто?
Загорелся фонарь над дверью и вырвал из темноты мое лицо. Она не поверила своим глазам. Воскликнула:
— Ты!
Открыла дверь. Ее замешательство было явным. Указывая на комнату справа, она прошептала:
— Пожалуйста.
Я прошел туда и остался в одиночестве. Было душно, и я распахнул окно, выходящее на улицу. Все та же, прежняя, гостиная, только мебель новая и современная. Не пожалею ли об этом шаге? Наверное, она сейчас переодевается. Я не видел ее вблизи уже много-много лет. Снова послышались шаги. Она вернулась, повязав белым платком голову, в летнем платье молочного цвета, скромном и лишь немного открывающем руки и ноги. Подойдя ко мне она спросила:
— Будешь пить кофе?.. У меня еще есть апельсиновый сок.
— Да не стоит беспокоиться…
Она ушла. Остался ее образ. Лицо более округлое, чем раньше, но на нем нет и следов морщин, спокойствие сменило текучую воду юности, но оно, как и прежде, приятно. Интересно бы знать, поседели ли у нее волосы? Конечно, она располнела, однако тело, скрытое платьем, по-прежнему притягивает. Ей-богу, пленительное тело! Любовные мечты обрушились на меня подобно водопаду. Ах, если бы прижать ее к груди, чтобы раствориться друг в друге, как это не раз бывало в прекрасном прошлом. Но осторожно! Ты же не знаешь, какие чувства сейчас борются в ней. Может быть, она поселилась в долине материнства и чистоты. Овладей собой и попытайся избежать ошибок!
Она вернулась, неся маленький серебряный поднос с какой-то бутылкой, поставила его на деревянный столик, инкрустированный перламутром, и пододвинула ко мне.
— Я тебя совсем замучил — присядь, отдохни.
Она села напротив меня. В этот момент я заметил свадебную фотографию, висевшую на стене прямо над ее головой, а рядом — еще две: Али Юсуфа и детей в арабских костюмах. Меня обдало холодом, и я почувствовал, что моя задача стала еще сложнее.
— С твоей стороны это хороший шаг — наконец-то ты вспомнил своих!
Я объяснил, извиняясь:
— Такая уж жизнь, ты же знаешь. Однако я решил, что нелепо находиться в одном квартале, а жить словно мы чужие!
— Добро пожаловать. А ты по-прежнему работаешь в министерстве?
— Ушел в отставку несколько дней — даже часов! — назад.
— Господь да продлит твою жизнь! А тебе кто-нибудь помогает по хозяйству?
— Живу один в старых стенах, — засмеялся я.
— И я тоже была бы совсем одна, если бы ко мне не заходила раз в неделю одна девушка, дочь приличного человека, верная и умелая.
— Как мне кажется, ты совсем не покидаешь своего дома?
— Да, выхожу лишь изредка или по крайней необходимости.
— Одиночество жестоко; у меня хоть есть кофейня и друг, и то оно все равно невыносимо.
— Ну у меня есть телевизор да пара соседок.
— Но этого ведь недостаточно.
— Лучше что-то, чем ничего!
— А как дела у твоих сыновей?
— Отлично: поселились там навсегда. Да, у меня уже появились и внуки.
— Ты ездила к ним?
— Один раз, и совершила малый хадж.
— Поздравляю, хаджа[29], — улыбнулся я, а сердце куда-то падало и падало.
— Здоровья тебе! Если когда-нибудь соберешься совершить паломничество, они оба будут тебя ждать.
— Все в руках Аллаха! А как твое здоровье?
— А твое?
— Лучше, чем когда-нибудь, слава богу.
— Мое тоже, только вот недавно поставила зубной протез.
— Ну, это полезно и с точки зрения здоровья.
— Что ж, испросим у Аллаха хороший конец.
Но тут я воодушевленно возразил:
— Перед тобой — по воле Аллаха! — еще долгий путь в жизни! И я вправду рад тебя видеть…
— И я тоже рада. Но мне бы хотелось, чтобы ты не был одинок.
— Но ведь ты тоже одинока…
— Я имею в виду, что хорошо, если бы у тебя были жена и дети, — с любовью пояснила она.
— Такова судьба — это мой удел, — произнес я с сожалением.
Мы замолчали, чтобы перевести дух. Я допил то, что осталось в бутылке, и меня прошиб пот. Какая большая разница между мечтой и реальностью! Мне представлялось, что я без труда направлю разговор в нужное русло, что я брошусь к ней, переполненный чувствами, копившимися целую жизнь, что я, что я…
А сейчас это похоже на какой-то светский прием, подавляющий серьезностью и благовоспитанностью, где хозяйка строгих правил не позволит высечь даже искру искреннего чувства. Да еще эти уставившиеся на нас фотографии, что участвуют в разговоре, повергая нас в тоску и остужая безрассудные порывы.
