Шахерезада. Тысяча и одно воспоминание - страница 216

Есть ли у Вас экслибрис? Посылаю Вам наши – работы Кедрина. Александра Федоровича – афрасиабский[456] козлик, выбивающий копытцами па на-гора, и мой, отражающий мои хореографические устремления.

В новогоднюю ночь стряхните снег с какой-нибудь северной елки и вспомните нас, азиатских друзей.

Боже, как много вспомнится в этот час!

Будем думать о хороших людях и желать им добра, а значит, и о Вас вспомним и выпьем за Ваше здоровье и счастье. С Новым годом, дорогой.

Ваши Галина Лонгиновна и Алексей Федорович

Валера, милый!

Посылаю Вам наконец рожденный в муках ex libris. Бородач, хоть и попыхтел, пока сделал то, что мне хотелось, но и он, кажется, тоже доволен. Мне нравится, и очень бы хотелось, чтоб и Вам было приятно на него смотреть.

Конечно, если бы Вы были астрономом, он бы прямо и логично прочитывался, но так как Ваше ученое естество таинственно прячется в пара́х (наверное, ужасно обывательское представление!) какой-то очень непостижимой и неосязаемой (во всяком случае) – плазмы, то тут пришлось закамуфлировать ее во всяких атрибутах Вселенной.

Вениамин Николаевич сейчас оформляет всю техническую сторону напечатания этого увража, поэтому он просил меня написать Вам, что если Вас не устраивает замысловатость (что как раз ценится у знатоков) эмблемы ex libris’а, который читается и сверху и снизу, то он может это изменить. Он спрашивает: может, Вы хотите не «ex libris», а «из книг»?

Также – устраивают ли Вас две Ваших буквы или Вы предпочли бы Вашу фамилию полностью по-русски, в этом случае как: из книг Валерия Молдавера или Молдавер? Всё это сообразите и точно напишите мне.

Пусть Запад и Восток, объединенные в Вашем книжном знаке, будут напоминать Вам нас, Ваших азиатских друзей, и наше с Вами сродство. А так как книга всегда с Вами, то и меня вспоминать часто будете.

Что мне написать о себе. Я веду себя просто ужасно. У меня совсем уже дурно с ногами, и, вероятно, я скоро не смогу совсем ходить. Если прибегнуть к юмору, то выражение «выкидываю коленца» будет очень мрачным и точным определением, потому что они время от времени, пронзая неслыханной болью, не дают мне возможности встать, ходить и даже лежать.

Но я должна помнить и выучить наизусть одного славного англичанина, обратившегося к Богу и к самому себе со словами «не дай».

Одним из первых «не дай» было: не дай мне всем и каждому говорить о своих болезнях, потому что они никого не интересуют, кроме самого себя. Второе, не дай мне обременять всех советами, которые, мы почему-то считаем, так всем нужны и которые никто не слушает. Ну и много еще таких прописных истин, которые мы, отвергающие житейскую плоскую и бескрылую мудрость, все-таки порой должны себе напоминать. Как всякое знание, оно порой бывает полезно.

Ну что толку, что я изо всех сил стараюсь ничего не отдать и быть такой, какой меня сотворил Бог, а не такой, какой я должна быть, подчиняясь законам Времени, которое неумолимо гнет нас к земле? А я всё не даюсь и не позволяю ему согнуть меня в бараний рог, но если оно и повергнет меня, то всё равно не поставит меня на колени (хотя бы потому, что они назло ему перестанут гнуться!).

Быть может, все-таки судьба когда-нибудь даст мне свидеться с Козыревым[457], и он вдруг мне растолкует, что же такое Время. Хотя, наверное, лучше него сказал восточный поэт – причина печали – время[458]. И этим исчерпано все.

Валера, надуйте какой-нибудь воздушный шар Вашей, подведомственной Вам плазмой и опуститесь на радость нам перед нашим окошком. Будет и современно, и идиллично, и очень мило. А до тех пор, надеюсь, Вы и Ваши близкие здоровы и благополучны. Привет прелестному мимолетному видению – Регине[459].

Напишите мне поскорей. Да, чуть не забыла, Вениамин Николаевич скоро будет читать в Москве доклад об ex libris’ах, а тогда обговорит с Вашим другом цветаеведом свои мысли о его книжном знаке[460]. Ваш он пришлет сам, как только он будет готов.

Оба обнимаем Вас.

Галина Лонгиновна

Валера,