– Я верю, но только когда вы мне это говорите. Похоже, вы способны заставить меня поверить во что угодно, и я начинаю понимать, что вы это делаете со всеми. Я видел, как вы разговаривали с Фараоном, с близнецами, с другими «заблудшими»… С теми, которые прячутся, едва завидев меня.
– Они прячутся только потому, что боятся. Боятся, что вы их прогоните, – сказала она.
– Это было бы очень неблагодарно с моей стороны. Они столько для меня делают.
– Да. Сейчас они вам нужны, но потом, когда у вас появятся деньги, вам, вероятно, понадобятся обычные слуги и вы от них избавитесь.
– Они вам такое говорят?
– Не напрямик, но я это чувствую.
– А что вы им говорите?
Она пожала плечами.
– Я говорю им, какой вы добрый и отзывчивый. Но я не могу им рассказывать о ваших планах. Не имею права.
– Добрый? Отзывчивый? А разве не так давно я не был несносным, ужасным и… не помню, каким еще.
Джина рассмеялась.
– Я этого всего не отрицала. Я просто сказала, что вы еще и добрый.
Он усмехнулся.
– Спасибо. А что касается моих планов, разве я не пообещал выполнить вашу просьбу?
Она с сожалением покачала головой.
– Вы не должны мне это обещать.
– Почему?
– Потому что я не имею права требовать от вас обещаний.
– Но я сам вызвался…
– Нет, Джон, – твердо произнесла она. – Конечно, мне бы хотелось, чтобы вы хорошо относились к ним, и я не сомневаюсь, что так и будет, ведь у вас доброе сердце, но обещаний не нужно, потому что…
– Потому что «что»? – сказал Джон, когда она замолчала.
– Потому что однажды в вашей жизни появится кто-то, кто будет иметь право требовать у вас обещаний. Вы не сможете быть верны разным людям.
Она имела в виду, что у него будет жена, подумал Джон, и этим говорила, что сама она этой женой никогда не станет. Джина великодушно не давала ему сделать ей предложение, чтобы не обижать отказом.
– Хорошо. Обойдемся без обещаний, – тихо произнес он. – Но только я вот что скажу. Если вы считаете меня добрым и отзывчивым – хотя ума не приложу, откуда у вас такое мнение, – то таким я и буду. Я уже говорил вам, что у вас есть дар вкладывать свое сердце в людей, и до конца своих дней я буду стараться быть таким, каким вы меня считаете. И никакими доводами вы не заставите меня об этом молчать.
Джону показалось, что на глаза ей навернулись слезы, но в полутьме чердака сказать наверняка было невозможно.
– Я не хочу, чтобы вы об этом молчали, – сказала она наконец. – Вы пообещали стремиться быть лучше, и большего я не прошу.
– Вы действительно ждете от меня только этого? – с ноткой грусти в голосе спросил он.
– Конечно. О чем еще я могу вас просить?
– Ни о чем, наверное. Я думаю… – Он на миг замолчал, собираясь с духом, и, увидев устремленные на него прекрасные, чистые голубые глаза, договорил: – Думаю, когда я женюсь, моя жена будет похожа на вас.
– О, это вряд ли, – ответила она. – Во всяком случае, лучше не говорите ей такого, если хотите жить в семейной гармонии.
– Я, как всегда, прислушаюсь к вашему совету, – серьезно произнес он.
– И это напомнило мне, зачем я сюда пришла, – сказала она, торопливо вставая. – Леди Эвелин получила письмо от родителей Афины. Они приняли предложение ее светлости разрешить ей погостить здесь до бала. Разве не чудесно?
– Чудесно, – глухо вымолвил он.
* * *
За два дня до бала из Итона вернулись два веселых младших братца Джона. Двенадцатилетние близнецы Тимми и Роли были полны необузданной бесшабашной энергии. Приехав домой, уже через час они выпустили на кухне двух ворон, что привело к полнейшему хаосу и вызвало истерику у двух судомоек.
Но им этого было мало. Улизнув из кухни, они нацепили на себя простыни и стали носиться по коридорам, издавая замогильные звуки, пока старший брат не пригрозил их хорошенько наказать, после чего братья воззрились на него широко распахнутыми глазами – сама невинность.
Мать радовалась их хорошему настроению, Друзилла сказала, что их нужно было утопить сразу после рождения, а Джон заметил, что они ведут себя точно так, как вел себя он в их возрасте, и в его устах это не было комплиментом.
Бенедикт же назвал их «хорошими охотниками» и забрал в амбар ловить крыс.
