- Служитель? - осторожно позвала Хани, отчего-то не решаясь подступить ближе. Почему он тут? Она же велела отвести его к тем раненым, в ком уже угнездилась черная кровь шарашей? Сразу после того, как догорят погребальные костры, несчастных должны будут лишить жизни и тоже предать огню. - Что ты здесь...
Банру не дал ей закончить. Он так быстро поднялся, что Хани показалось, будто он нарочно поджидал, пока она подступиться. Но он не тронул ее, только уставился широко распахнутыми глазами - точно безумец.
- Я не хочу умирать, - зашептал он. Губы Банру тряслись, на лбу густо выросли капли пота. - Я пережил сражение, значит, боги меня пощадили, сохранили жизнь. Эти люди - они хотят меня убить, ходят, глядят так, будто думают, кому бы первому снять голову. Нет, не такая участь мне уготована. Лассия, Солнечная госпожа моя, послала мне видение, где тело мое старо и дряхло, и его кладут в расписной саркофаг, как и положено обычаями моего народа. Круг меня дети и внуки, я в почете и славе, и горе по моей смерти печалит всякого.
Хани отшатнулась, но жрец продолжал напирать на нее. Так, шаг за шагом, она оказалась прижатой к стене, в нескольких шагах от выхода. Служитель глядел на расщелину, из которой тянуло ночным холодом, несколько раз жадно глотнул, точно напивался свободой.
- Ты умрешь, - Хани отвела взгляд. - В тебе есть порча, ничто не спасет тебя от того, кем ты скоро станешь, чужестранец. Если боги хотели тебя пощадить, самое время бы им сделать это, но теперь уж поздно.
Банру снова взвизгнул, затрясся, обхватил себя за плечи. Хани никак не могла разобрать, что за чувство родилось в ней - жалость ли, презрение? Темнокожий служитель мог не вмешиваться в битву, схорониться и обождать. Но он дважды становился рядом со всеми - в Яркии, и теперь. И все ж, жалеть жреца Хани не могла. И слов таких не нашлось. Может от того, что смерть сегодня стала ее ношей, жадной змеей, что выпила из нутра всякое сочувствие и тепло. В середке Хани было пусто.
- Я не умру, не умру. - Служителя лихорадило, пальцы остервенело впивались в края одежды, точно хотели сорвать невидимые путы, которыми порча все сильнее сковывала его тело.
- Тебе следует достойно принять смерть, чужестранец. - Хани хотела отойти в сторону, но уже в следующее мгновение жрец схватил ее за плечи и затряс, словно дерево. Голова ее болталась из стороны в сторону, свет путеводного шара заплясал неясными бликами.
- А ты, девчонка, знаешь, как это - когда тебя кладут на плаху?! - От жреца несло смертью и грязью, точно так же, как от людоедов. Человеческое в нем будет живо еще несколько восходов солнца, а после разум очиститься для одной единственной мысли - убивать и пожирать людей. - Говоришь, я порченный? А если я пущу тебе кровь и дам твоему телу своей крови - что ты скажешь тогда, а?
Безумный темный взгляд не лгал. Хани даже стало жаль разочаровывать жреца, который, вероятнее всего, припас этот аргумент напоследок.
- Ты еще человек. Все что сможешь - убить меня тут же, размозжить голову или каким-то чародейством жреческим. - Девушка пожала плечами. Вдруг поняла - нет страха.
Жрец тоже понял, потому что отступил назад, сник, будто в его теле размягчились все кости.
- Отпусти меня, - попросил, не поворачивая головы.
- Я не держу тебя, - ответила Хани. - Только прежде ты должен знать, что станешь таким же, как те, которых нынче убивал. И когда ты станешь людоедом, никто не разглядит в твари Шараяны жреца Солнечной. И никто не станет оплакивать тебя.
Банру рванулся к выходу, так ни разу и не взглянув на Хани. Девушка не знала, услыхал ли он ее предостережение. Только несколько долгих, тягучих мгновений смотрела на расщелину, веря - вот сейчас он вернется, осознает ошибку, найдет в себе мужество и примет смерть достойно.
Банру не вернулся. Никто не остановил его. Вместо того, в пещеру сунулась голова одного из служителей Скальда - он поторопил ее. Пришла пора поджигать погребальное ложе северных воинов.
Хани думала, что временя отдавать почести погибшим воинам, сделалось бесконечны. Остановилось с того самого мига как она взяла в руки горящий факел. Произнеся последние молитвы, тронула пламенем щедро политое маслом тело Конунга. Огонь тут же пустился в пляс, разбежался, точно порча шарашей. Девушка зажмурилась, не в силах видеть, как охотно поддается плоть, как легко и споро пузырится и чернеет под пламенем кожа. Хорошо, что время прощальных молитв по Владыке Севера прошло, и пришел час отправить в черное царство павших воинов. В щедрой свите нынче спустится Конунг, подумала Хани, когда вслед за ее огнем, помост с мертвецами-северянами тронули десятки других факелов, как было заведено.
