Я кивнул.
— Тогда вы знаете, что кровавые знаки на стенах — это символы «ву-ду»?
Моя голова снова сделала молчаливый кивок.
— Так вот: легавые разбираются в «ву-ду» не лучше, чем свиньи в апельсинах! Эти символы должны были изображать «веве», но вовсе их не изображают.
— Что за «веве»?
— Магические знаки. Я не могу объяснить их значение непосвященному, но вся эта кровавая чепуха совершенно не относится к настоящему ритуалу. Я уже много лет «мамбо» и прекрасно в этом разбираюсь.
Я затушил окурок в пепельнице из Сторк-клуба, памяти о давно угасшем любовном романе.
— Я уверен, что вы в этом разбираетесь, Эпифани. Так значит, знаки фальшивые?
— Не фальшивые, а скорее, неправильные. Не знаю, как объяснить по-другому. Ну скажем, кто-то описывает футбольный матч и путает «гол» с «угловым». Вы понимаете?
Я сложил «Ньюс» так, чтобы она видела третью страницу, и показал ей змееобразные зигзаги, спирали и прерывистые кресты на фото.
— Вы подразумеваете, что все это выглядит похожим на «веве» и прочее, но изображено неверно?
— Вот именно. Видите вот этот круг, где змей заглатывает собственный хвост? «Дамбалла», настоящее «веве», символ геометрического совершенства вселенной. Но ни один посвященный никогда не начертит его рядом с «Бабако», как здесь.
— Итак, тот, кто начертил эти рисунки, по меньшей мере знает, как выглядят «Бабако» и «Дамбалла».
— Именно это я и стараюсь вам растолковать. Вы знали, что Джонни Фейворит некоторое время был связан с обеа?
— Я знаю, что он был «хунси-босал».
— У Тутса и впрямь был длинный язык. Что еще вам известно?
— Только то, что в то время Джонни Фейворит путался с вашей матерью.
Эпифани скривилась, будто глотнув что-то горькое.
— Это верно. — Она покачала головой, в то же время как бы отрицая этот факт. — Джонни Фейворит был моим отцом.
Это откровение будто вдавило меня в кресло.
— Кто еще знает об этом?
— Никто, кроме меня и мамы, но она умерла.
— А как же Джонни?
— Мама так и не сказала ему. Он очутился в армии еще до того, как мне исполнился год. Я не солгала вам, когда сказала, что мы с ним не встречались.
— А почему вы откровенничаете со мной сейчас?
— Я боюсь. Смерть Тутса чем-то связана со мной. Не знаю, каким образом, но я чувствую это каждой клеточкой тела.
— И вдобавок, вы считаете, что в этом замешан Джонни Фейворит?
— Не знаю. Мне казалось, что вам это уже известно, ведь думать — ваша работа.
— Возможно. А теперь: если вы что-то утаили, сейчас самое время открыться.
Эпифани уставилась на свои сложенные на коленях руки.
— Мне больше сказать нечего. — Она встала, бодрая и деловитая. — Мне пора. Я уверена, у вас полно работы.
— Я как раз ею и занят, — заметил я, поднимаясь.
Она сняла свое пальто с вешалки.
— Полагаю, вы были серьезны, когда говорили насчет конфиденциальности?
— Все, что вы мне рассказали — строго конфиденциально.
— Надеюсь. — Она улыбнулась. Улыбка была искренней и не рассчитанной на какой-то результат. — И все же, несмотря на мою интуицию, я вам верю.
— Спасибо. — Я обогнул стол, когда она открывала дверь.
— Не беспокойтесь, — бросила она. — Я сама найду выход.
— У вас есть мой номер?
— Я позвоню, если что-нибудь услышу, — кивнула она.
— Позвоните в любом случае.
Она снова кивнула и исчезла. Я стоял у стола не двигаясь, пока не услышал, как за ней закрылась дверь наружной комнаты. И только после этого схватил «дипломат», сорвал с вешалки пальто и запер контору.
Приложив ухо к наружной двери, я дождался, пока закрылись дверцы автоматического лифта и вышел. Коридор был пуст. Слышны были лишь стук арифмометра и жужжание электробритвы мадам Ольги, которой та устраняла непрошенные волоски. Я ринулся к пожарной лестнице, и прыгая через три ступени, заспешил вниз.
