— Что за церемония?
— Ритуал трансмутации. Мег ассистировала ему. Я был свидетелем. У Джонни был номер в Уолдорфе, где он всегда держал свободную комнату для исполнения обрядов. Горничные считали, что он занимается в ней вокалом.
Окна были завешаны темными велюровыми шторами. Голого солдата уложили спиной на резиновый мат и привязали. Джонни выжег пентакль у него на груди. По углам комнаты дымились ароматические жаровни, но запах горелой плоти был намного сильней…
Потом Мег вынула из ножен девственный кинжал, ни разу не побывавший в деле. Джонни благословил его на иврите и на греческом, произнося незнакомые мне молитвы, в которых я не понял ни слова. Закончив, он омыл лезвие в пламени алтаря и сделал глубокие надрезы поперек сосцов солдата. Окунув кинжал в кровь паренька, он начертил им круг на полу рядом с телом.
Затем снова прозвучали заклинания, которых я не понял. Хорошо помню запахи и пляшущие тени. Мег пригоршнями бросала в огонь химикалии, и языки пламени становились то зелеными и синими, то фиолетовыми и розовыми. Это завораживало.
— Похоже на цирковое представление. Что случилось с солдатом?
— Джонни съел его сердце. Он вырезал его так быстро, что оно еще билось, когда он пожирал его. Это было концом ритуала. Может, он и в самом деле заполучил душу парня, хотя для меня он по-прежнему остался Джонни.
— Какой прок был ему от убийства солдата?
— Он задумал при случае скрыться из виду и затем «всплыть» в качестве солдата. Предположительно, Великий Сатана не должен был почувствовать разницу. Но к сожалению, он не замел все следы. Его отправили за океан раньше, чем он успел это сделать, а существо, которое вернулось домой вместо него, не помнило даже собственного имени, не говоря уже о заклятьях на иврите.
— И тут в игру вступила твоя дочь?
— Верно. Прошел год, и Мег потребовала, чтобы мы помогли ему. Я выложил деньги для подкупа доктора, и мы высадили Джонни на Таймс-сквер в канун Нового года. Мег настояла на этом. Это было «начальной точкой» и последним местом, которое запомнил солдат, прежде чем Джонни опоил его.
— Что случилось с телом?
— Они расчленили его и скормили охотничьим собакам в моей деревенской псарне.
— Что еще ты помнишь?
— Пожалуй, больше ничего. Разве что шутки Джонни. Он высмеивал свою жертву, говорил что бедняге здорово не повезло. Его послали, чтобы завоевать Оран и кто же, в конце концов, подстрелил его? Долбаные французы! Это казалось Джонни очень забавным.
— Так то был Оран! — Схватив Круземарка за рубашку, я ударил его о лесенку. — Как звали этого солдата?
— Не знаю.
— Ведь ты был в той комнате.
— Я не знал об этом ничего до самого начала ритуала. Я был свидетелем.
— Ну там тебе сказала об этом дочь!
— Нет, не сказала. Она сама не знала. Это входило в магию ритуала. Только Джонни мог знать настоящее имя жертвы. Кто-то, кому он доверял, должен был хранить для него эту тайну. Он запечатал жетоны солдата в древнюю египетскую шкатулку и отдал ее Мег.
— Как она выглядела?! — Я едва не придушил его. — Ты видел ее хоть раз?
— Много раз. Мег держала ее у себя на столе. Она была из алебастра, белого алебастра, с вырезанной на крышке трехглавой змеей.
Я торопился. Плотно прижимая пистолет к ребрам магната, я отомкнул «браслеты» и засунул их в карманы куртки.
— Не шевелись, — предупредил я, отступая к открытой двери, и направляя револьвер ему в живот. — Даже не дыши.
Круземарк потер кисть.
— А как насчет пленки? Ты обещал мне пленку.
— Извини. Я лгал насчет нее. Когда общаешься с типами вроде тебя, приобретаешь плохие манеры.
— Я должен получить эту пленку.
— Ага, знаю. Мечта шантажиста сбывается.
— Если тебе нужны деньги, Энджел…
— Можешь подтереть задницу своими вонючими деньгами.
— Энджел!
— До встречи, хозяин. — Я шагнул на дорожку в тот миг, когда мимо загремел поезд на пригород. Мне было наплевать, видел меня машинист или нет. Единственной ошибкой было то, что я убрал в карман «смит-вессон». Все мы иногда делаем глупости.
Я не слышал, как меня догонял Круземарк, пока он не схватил меня за глотку. Я совершенно недооценил его. Он был опасен и силен, как дикий зверь, невероятно силен для своего возраста. Дыхание рвалось из него короткими злыми толчками. Он был единственным из нас двоих, кто дышал.
