Но тут Фёдор сообразил, что снова, кажется, стал болтать лишнее и замолчал.
— Да вот… — пробормотал Дмитрий Иванович, уступая невесть откуда взявшемуся напору Фёдора.
Наверху скрипнула форточка и чей-то голос, сонный и хриплый, произнёс с ленивой, словно через силу выдавленной угрозой, произнёс:
— А я вот по балде сейчас кой-кому… Вот ты, козёл, доорёшься у меня под окнами, добудишься…
«Я вот тоже не люблю, когда утром рано в парк добираться, а кто-то орёт под окном, — подумал Дмитрий Иванович. — Так и хочется кинуть в гада этого чем-нибудь тяжёлым».
Фёдор не стал дожидаться продолжения грозной речи.
Он с силой, резко потянул на себя заскрипевшую дверь и поманил Дмитрий Ивановича, скривившись и с заговорщицким видом подмигнув ему.
— Быстро, болезный! Не упусти счастье своё…
«Ладно, — решил Дмитрий Иванович. — Уговорил… Зайду… на минуту. Ну, может, минуты на две… а вдруг у него и выпить есть?»
Дмитрий Иванович вовсе не был большим любителем алкоголя. Пил, честно говоря, редко и без особого удовольствия (это, конечно, если говорить о водке и не считать пива… но пиво Дмитрий Иванович не считал, поскольку был убеждён, что это напиток прохладительный и тонизирующий, а вовсе даже не алкогольный… так если считать, скажем, водку, то пил Дмитрий Иванович поразительно редко, даже не по всяким праздникам и уж тем более не по всяким выходным).
И именно сейчас ему почему-то очень захотелось выпить. И непременно водки!
Быть может, дождь всё-таки пробрал его и пришло время согреться?
— Иду, иду… Уговорил, Фёдор, уговорил… Но минут на пять не больше. Если врач твой и впрямь как-то помочь может…
— А как же, может! — поспешно сказал Фёдор и, теперь уже с полной уверенностью, что гость не сбежит в последний момент, раскрыл тяжело застонавшую дверь нараспашку.
— …То это сразу будет ясно, — закончил фразу Дмитрий Иванович.
И с непонятно откуда взявшейся смелостью твёрдо сошёл по ступенькам вниз.
— Кто это? Свет…
Невыносимый свет фонарей. Какике ужасные на этой планете фонари! В его мире хрустальные сферы уличных светильников наполнены голубыми фосфоресцирующими жуками, клубящиеся рои которых излучают мягкое, тихими волнами расходящееся в воздухе сияние.
Такой свет успокаивает, дарует спокойствие духа, тишину и сосредоточенность мысли. В этом плещущем, играющем лёгкими оттенками голубого свете всё кажется лёгким и чистым. Кажется, что мир родился лишь пару мгновений назад, и поэтому наполнен он светлой невинностью начального, радостного бытия; а всё, что есть во Вселенной тяжёлого, скучного, смертно-тоскливого — всего этого ещё нет, всё это ещё не пришло до поры, всё это ещё в непроявленном виде, а если ещё не пришло, то есть потому шанс, что и не придёт, так и оставшись смутным воспоминанием из какой-то другой, печальной, по счастью не свершившейся жизни.
И кажется, что никогда уже не придётся заблудиться, никогда уже не получится открыть не ту дверь и войти…
— Да мы это, пришелец дорогой! Фёдор и гость наш любезный…
«Гость? Фёдор привёл… Кого? Неужели?!..»
— Свет!
Невыносимо! Белый свет, режущий глаза. Неудивительно, что жители этой планеты так грубы и агрессивны. И несчастны. И совсем, сеовсемп не хотят друг друга лечить!
Неудивительно, потому что с таким светом, с такими фонарями, с такой жгучей, ослепляющей звездой в небе совершенно невозможно сохранить рассудок, совершенно невозможно рассмотреть хоть что-нибудь в своём мире, совершенно невозможно увидеть предметы с истинным расположением их теней.
Здесь только свет, безжалостный, всепроникающий, всепрожигающий, всех ослепляющий, помрачающий разум свет: белый, синий, оранжевый ночной, белый и жёлтый дневной. Только вечером приходят иногда добрый розовый и тёплый красный. Но ненадолго!
Владыки, как ненадолго!
Почему вы бросили меня здесь?
— Закрой же дверь! Фёдор, лукавый слуга, закрой дверь, или я искалечу тебя!
«Ничего себе, — подумал Дмитрий Иванович. — Хорош врач! Добрый человек — сразу видно…»
Фёдор испуганной мышью метнулся на спину Дмиртрия Ивановича (больно его при этом толкнув локтем) и поспешно закрыл коротко лязгнувшую дверь.
