Но… Что это?
Какой противный скрежет!
Он говорил: «Петли… Они не смазаны. И дверь открывается с трудом. Когда-нибудь я не смогу её открыть».
Он вернулся. Владыки милостивы — он вернулся.
Фёдор спустился вниз по покатым бетонным ступенькам с отбитыми краями и, помедлив немного, махнул рукой, приглашая Дмитрия Ивановича последовать за ним.
— Иди, что ли… Да не бойся, тут подвал хороший, чистый. Зверюг всяких хвостатых не водится, потравили их когда-то. Давай за мной…
В любой иной день Дмитрий Иванович, конечно же, и мгновения не промедлил бы — сбежал бы подальше и от подозрительного бродяги, которого пользует доктор, живущий в подвале серого двенадцатиэтажного дома, что стоит на отшибе дальнего городского квартала, едва не у самой кольцевой дороги; и от всех прочих бродяг с необыкновенными друзьями и самыми заманчивыми предложениями.
В любой иной день… Да что в иной день — и сегодня бы утром непременно отказался бы спускаться по разбитым ступеням вниз, навстречу влажному, удушливому, гнилому запаху подземелья.
И днём, пожалуй…
«Что же это со мной происходит сегодня? — подумал Дмитрий Иванович. — Что это за озарение на меня нашло?»
И поставил ногу на ступеньку.
— Да не возись, — сказал Фёдор и взялся за криво привинченную ручку двери в подвал. — Я уже открываю… Он не может ждать, он не любит, когда дверь слишком долго остаётся открытой. Ему наш воздух вреден…
Фёдор тут же осёкся и втянул голову в плечи.
— Кому? — удивлённо переспросил Дмитрий Иванович, решившийся было продолжить путь, но от ненароком вырвавшейся у Фёдора фразы оцепеневший и снова замерший, на этот раз уже на третьей ступеньке.
«Только бы не ушёл, — с трудом подавляя дрожь и нарастающую панику, подумал Фёдор. — Совсем уж плохой я стал, совсем… Болтаю, невесть что… Плохо мне будет, ой как плохо мне будет, если мужик этот уйдёт! Не простит меня гость, не простит… И за прошлые грехи платить придётся, и за эту вот глупость мою. Господи, задури ему голову! Задури!»
— Почему это наш воздух ему не нравится? — спросил Дмитрий Иванович (и Фёдор с тревогой отметил, что мужик этот, Дмитрий который, явственно начал разворачиваться, не иначе, чтобы прочь бежать). — Это доктору не нравится? А с чего это вдруг?
«С чего? — спросил сам себя Фёдор. — Думай, дурак, думай! Сообрази, скажи хоть что-нибудь!»
— Это… загазовано тут всё слишком, — нашёлся, наконец, Фёдор.
И радостно заулыбался, довольный своей сообразительностью.
— Точно! Машины всякие ездят, выхлопные газы. Он мне, бывало, так и говорит, что, дескать, плохо тут всё. Дым, дышать тяжело…
— Да здесь же парк рядом! — возразил Дмитрий Иванович. — Графа Шереметьева имение в двух шагах. Пруды, деревья… Что граф, дурнее нас, что ли, был? Тут же воздух — самый чистый в Москве. Ну уж, по крайней мере, получше, чем в подвале.
— А ещё он инфекции боится, — продолжал вдохновенно, но неубедительно, врать Фёдор. — Как всякий, как говорится, кто «у смерти на пути», понимаете ли, встаёт… Людей, можно сказать, спасает. Всю жизнь с микробами дело имел, с заразой всякой, вот и на характере отразилось. Всегда так и говорит…
— Крутишь ты что-то, Фёдор, друг ты мой разлюбезный, — с явным уже подозрением сказал Дмитрий Иванович. — Чего это он у тебя в подвале прячется? Да и ты, когда сюда шёл, всё по сторонам оглядывался. Ты думаешь, я не видел? Я всё видел! Оглядывался и голову в плечи, как собачонка побитая, вжимал. Чего он торчит?
— А где ему ещё торчать?! — словно озлившись на недоверчивость спутника, с лёгким досадливым взвизгом воскликнул Фёдор. — Где, где хорошему человеку у нас жить?! Да, не сложилась у него жизнь, тяжело ему, плохо! Так что теперь, не верить? Не верить? Брезговать человеком? Вопросы всякие задавать? Получается, что если человек…
«Не человек он! Ой, Федя, коль услышит тебя…»
— …В тяжёлых условиях живёт, из последних сил людям помогает и не может жизнь свою наладить по доброте и робости своей — так и не доверять ему теперь? Тебе же, мужик, он помочь готов! Понимаешь? А будь это шарлатан, жулик отпетый, но в каком-нибудь врачебном кабинет, да с ремонтом выпендрёжным, так ты небось любую чушь от него с раскрытым ртом выслушивал, вякнуть бы поперёк побоялся! Как же, дохтур сидит, в белом халате… А он, кто спасти тебя может, и не в таких кабинетах когда-то сидел, и не такие халаты носил, а куда получше, почище и покрасивей. Он, скажу я тебе, такие халаты носил, что мы с тобой и вообразить себе не можем! Он…