Зайнвл Сроцкер сидел на скамье, сложив на коленях руки, с низко опущенной головой. Бегство Адасы явилось для него тяжким ударом: за помолвку ему было обещано пятьсот рублей. Приближался Пейсах — а ведь у него у самого была дочка на выданье.
2
В комнате, где лежал Мешулам, горел слабый свет. У постели сидела медицинская сестра из еврейской больницы. Больной полулежал, откинув голову на подушки. Глаза у него были закрыты, ввалившиеся щеки пожелтели. Время от времени бородка и усы начинали подергиваться, а на лице появлялся слабый румянец.
В дверь заглянула Роза-Фруметл и шепотом справилась у сестры, не просыпался ли больной. Сестра покачала головой, и Роза-Фруметл скрылась за дверью.
К больному съехалась вся родня: сыновья, дочери, зятья, невестки и внуки. Было также несколько человек, которых никто не знал, но которые каким-то образом сумели проникнуть в квартиру. Йоэл и Натан, сыновья старика от первой жены, сидели в креслах в гостиной. Йоэл разглаживал рукой свою янтарного цвета бородку в стиле Франца-Иосифа. Время от времени он вынимал из жилетного кармана большие золотые часы, аккуратно, одну за другой, открывал три крышки и смотрел на циферблат. Здесь обойдутся и без него — он найдет чем заняться. Йоэл уже не раз предлагал Царице Эстер уйти, но та шепотом отвечала, что в создавшейся ситуации уходить неудобно. Она что-то бормотала ему про завещание, он же никак не мог взять в толк, какое отношение имеет наследство с необходимостью здесь находиться. Он курил одну сигару за другой и от нечего делать прикидывал: чтобы дожить до возраста отца, ему надо будет протянуть еще целых двадцать лет, если же умереть ему суждено семидесятилетним, то жить ему осталось немногим больше десяти лет. А раз так, рассуждал он про себя, к чему эта безумная гонка за деньгами? Ради детей разве что? Будут, как и они теперь, сидеть у его одра и с нетерпением ждать его смерти. Он выпустил клуб дыма и, закашлявшись, сказал своему брату Натану:
— Суета все это. Суета сует.
— Да, не стоит и понюшки табаку, — отозвался Натан и проглотил таблетку.
Натан вел себя так, словно находился у себя дома. Салтча сняла с него ботинки, надела домашние туфли и подставила под ноги скамеечку. Она все время что-то ему подавала: то чай с сахарином (из-за диабета ему нельзя было пить чай с сахаром), то дольку апельсина, то куриную печенку, то рюмку коньяку. Вместо того чтобы предаваться невеселым размышлениям, он просматривал альманах с еврейским календарем и датами ярмарок. В альманахе печатались также истории о Китае, Сиаме, Индии, других далеких странах и о том, какой страшный холод стоит за Полярным кругом, где ночь длится полгода. Интересно, раздумывал Натан, как же евреи соблюдают там субботу — разве что по часам. Ему захотелось поделиться своими мыслями с Салтчой, но говорить об этом в присутствии Йоэла он счел неуместным. «Как же все непросто в этом мире, — вздохнул он. — Надо же такое придумать!»
Пиня, в шляпе набекрень и в расстегнутом пальто, без всякого толку ходил из комнаты в комнату. С раннего утра он ничего не ел. Хана звонила ему дважды, чтобы он возвращался домой обедать, но Пиня не уезжал. Он разговаривал со всеми — с братьями, родственниками, прислугой и даже с людьми, ему незнакомыми. «Надо бы сделать что-то полезное, — говорил он себе. — А то в квартире все перевернут вверх дном». Но он никак не мог придумать, что бы такое сделать. Наконец он побрел в отцовский кабинет и стал просматривать бумаги, лежащие в ящике письменного стола: порванные векселя, письма от раввинов, купцов, родственников, а также просроченные договоры, квитанции из ешив и школ Талмуд-Тора, какие-то бумаги с непонятными колонками цифр. Поразительно, как отцу удавалось держать все это в голове! Копл, должно быть, обирал его, как липку. Пиня подергал дверцу стоявшего у дверей металлического сейфа, но сейф был заперт.
Лея, младшая дочка Мешулама, сидела на кухне и разговаривала с Наоми про Адасу. Наоми говорила, что молодой человек, которого Роза-Фруметл наняла заниматься рукописью покойного мужа, не понравился ей с самого начала. Этим провинциалам она никогда не доверяла: сначала вотрутся в доверие, а потом все, что есть, из дому вынесут. Время от времени прикурить от печки и перекинуться словом с Леей на кухню заходил Копл. Наоми знала, что Копл до сих пор влюблен в Лею, и, когда он заходил, оставляла их наедине и шла к Мане, которая занималась своим любимым делом — гадала на картах. Она никак не могла взять в толк, кто же будет ее возлюбленным, блондин или брюнет.
