Пока Абрам рассуждал, Аса-Гешл украдкой сбросил сардельки с тарелки на пол, чтобы тот не заметил, что он ест. И тут же кошка, которая внимательно следила за его действиями с другого конца комнаты, спрыгнула со стула и одним прыжком оказалась под стулом у Асы-Гешла. Услышав голос Абрама, из соседней комнаты вышел трактирщик.
— Спокойно! — крикнул ему Абрам. — Это мои дети. Дайте счет мне, я заплачу.
И с этими словами он извлек из кошелька серебряный рубль и швырнул его на стол. Трактирщик почесал в затылке. С евреями всегда так. Стоит зайти одному, как за ним следом потянутся тысячи других, налетят, как мухи, — не трактир, а сумасшедший дом какой-то! Тарелка с супом стоит нетронутая. Сардельки поедает кошка. Черти какие-то эти евреи — ходят в своих диковинных нарядах. Нет, газеты правы: эта еврейская шайка сожрет Польшу, как саранча, они еще хуже, чем москали и швабы. Его подмывало сказать что-то обидное, но он промолчал. Этот здоровенный тип со сверкающими глазами, в меховой шапке и с черной бородой, — не из тех, кто стерпит обиду.
Он дал Абраму восемьдесят копеек сдачи. Абрам взял десятикопеечную монету и бросил ее на стол.
— Выпей за мое здоровье, дружище! — прорычал он. — Всех благ!
7
Когда Абрам узнал, что Аса-Гешл собирается в Швейцарию и Адаса хочет ехать вместе с ним, он не мог скрыть своего удивления. «Это ж был мой план, — подумал он, глядя на Адасу. — Откуда они про него узнали? Что-то не припомню, чтобы я с ними делился. Прямо телепатия какая-то». А вслух сказал: «Учти, это не так-то просто».
— Аса-Гешл уверяет, что билет будет стоить всего пятьдесят рублей и паспорта не понадобится.
— А что, интересно знать, вы будете там делать? Без еды даже в Швейцарии не проживешь.
— Что-то я заработаю. И папа пришлет денег.
— А если не пришлет? Что тогда? Скажешь, что он плохой отец?
— Пришлет.
— Ну, поступай, как знаешь. Ты ведь уже не школьница. У моей матери в твоем возрасте было трое детей.
Он ходил вместе с Адасой взад-вперед по тротуару перед трактиром. А Аса-Гешл отправился купить себе галстук; Абрам убедил его, что в сочетании с новым костюмом хасидский галстук выглядит нелепо.
— Вот, значит, как, — бурчал Абрам, попыхивая сигарой. — Не дождались моего совета. Говорю же, семь раз отмерь, один раз отрежь. Не торопи события. Ему-то терять нечего. Ему — но не тебе! А что, если ты, не приведи Господь, заболеешь? Будешь совсем одна. Хотя, если вдуматься, воздух в Швейцарии для таких, как ты, целебен. Легочные больные съезжаются туда со всего света.
— Вот видишь, дядечка.
— И все-таки подумай хорошенько. Девушка в твоем возрасте, из хорошей семьи — и вдруг на тебе! Взяла и сбежала! Твой дед камня на камне не оставит. Мать с ума сойдет. Пойдут разговоры. Сделай милость, ничего мне больше про это не говори. Считай, что я ничего не знаю, ничего не слышал. Тем более что я все равно глух на левое ухо. К тому же я и сам уезжаю. Если вдруг встретимся за границей — отпразднуем.
Лицо Адасы просветлело.
— А ты куда едешь? Куда? — воскликнула она. — Ты шутишь?
— А что тут такого? За границу при желании даже лошадь поехать может. Я не говорил тебе про новый журнал? Герц Яновер будет издателем, я — директором. Нам нужно найти пятьдесят тысяч рублей. Вот я и еду за границу искать эти деньги. В том числе и в Швейцарию.
— Правда? — Адаса даже подпрыгнула от радости. — Какая прелесть! Сможешь жить у меня.
— Большое спасибо. Мне есть где жить. Нет, вы на нее посмотрите: завела себе дружка и прыгает, точно козочка! Ты что думаешь, Швейцария — это что-то особенное? Нет, земля и вода, как везде.
— Пойми, я не могу больше здесь находиться. Мне тошно. Целыми днями только и слышишь: Фишл, Фишл. Проходу не дают. И потом, я хочу учиться. В Швейцарии девушка имеет возможность стать врачом.
— Ну и станешь врачом — что дальше? Будешь какому-нибудь старому еврею клизму ставить? Превосходно. А впрочем, я-то тут при чем? Хочешь ехать — езжай. А что себе думает Аса-Гешл? Что вы там будете делать? Поженитесь?
— А почему мы должны что-то такое делать? Учиться будем. Ну, а дальше… поглядим.
