— Вот и ступай к дьяволу.
— Как скажете. Это не мое дело. Я только позволю себе напомнить, что долговые расписки у нас.
— Какие еще долговые расписки? Что ты мелешь?
— Сами знаете какие. Мы их оплатили, но не уничтожили.
— Несешь какую-то дребедень! Убирайся, пока я не проломил тебе череп вот этой тростью.
— Вам это едва ли поможет. Подписи на векселях поддельные.
— Пошел отсюда! — закричал Абрам каким-то чужим голосом. — Да поживей! — И он замахнулся на Копла тростью.
Копл удалился.
Абрам не двигался с места. Сердце его билось так сильно, что казалось, вот-вот выскочит из груди. Он пошел со двора и зашагал по Злотой в сторону Маршалковской, всей грудью вдыхая вечерний морозный воздух и с присвистом его выдыхая. Вдруг он услышал знакомый голос, повернулся и на противоположной стороне улицы увидел свою дочь, Стефу. Стефа была не одна, рядом с ней шел какой-то студент. Отца, по всей вероятности, она не заметила. На Стефе были зеленый каракулевый жакет и шляпа с широкими полями. На плечи была наброшена меховая горжетка. Руки она держала в муфте, на ногах были высокие русские сапожки. Круглое ее лицо на морозе раскраснелось. Студент был одного с ней роста. В сгущавшихся сумерках Абрам разглядел щеточку усов над верхней губой. А что, если она ведет его к себе? Кто он? Нет, это что-то новое…
Абрам хотел позвать дочь, но будто онемел. Он повернулся и последовал за ними. Стефа говорила громким голосом. Он слышал, как она восклицала: «Глупость! Безумие!»
Студент довел Стефу лишь до ворот — дальше она пошла одна. Абрам стоял в тени балкона и не сводил с него глаз. Постояв немного, студент начал ходить взад-вперед, сцепив руки за спиной, с видом мужчины, который терпеливо ждет женщину и своего не упустит. Теперь Абрам имел возможность как следует его рассмотреть. Мелкие черты лица, тонкий нос, длинный подбородок. Хитрая бестия, подумал Абрам. Когда такой негодяй увивается за девушкой, он достигает цели. И тут Абрам вдруг принял решение: он пересек улицу, вошел в дом и поднялся по лестнице. «Зачем я это делаю? — пронеслось у него в голове. — Я, наверно, совсем свихнулся».
Он достал ключи из кармана брюк и не успел вставить его в замочную скважину, как дверь распахнулась и на пороге возникла Стефа. Они с отцом чуть не столкнулись, булавка на ее шляпке даже оцарапала ему ухо. Абрам вдохнул запах помады и нарциссовых духов.
— Папа, ты?! — Стефа не скрывала своего изумления.
— Да, я. Куда это ты собралась? Я тебя уже почти год не видел.
— Ой, папа, я ужасно спешу. В театр опаздываю.
— И с кем же ты идешь в театр?
— Какая тебе разница? С одним господином.
— И когда ты собираешься домой?
— В двенадцать, в час — трудно сказать.
— Погоди. Мне нужно тебе кое-что сообщить. Мама ушла от меня и переехала к твоему деду.
— Знаю. Ой, папа, ты ужасный человек. Дай-ка я тебя поцелую. — И Стефа, обхватив Абрама за шею, поцеловала его в щеку и в нос.
— В какой театр ты идешь?
— В Летний. Какой же ты любопытный! Не волнуйся, я себя в обиду не дам.
— Не уверен.
— Только, пожалуйста, папа, не читай мне мораль, ладно? Тебе это не идет.
— У тебя с собой деньги есть? А то у меня ни гроша не осталось.
— У меня всего двадцать копеек. — И с этими словами Стефа стремглав пустилась бежать вниз по ступенькам.
Абрам почесал в затылке: он не знал, идти ему домой или возвращаться на улицу. «Вот оно как. У Копла, стало быть, хранятся мои долговые расписки. А я-то, идиот, думал, что перехитрил их. Теперь они в любой момент могут упечь меня в тюрьму. Хоть сегодня».
Он закурил сигару и поднес горящую спичку к медной табличке на дверях. «Абрам Шапиро». Подумал с минуту, а затем щелкнул пальцами: «Пойду-ка выпью. Теперь уж один черт». И вошел в квартиру. В шкафу, за стеклом, стояли бутылка коньяка и вишневка. В темноте он на ощупь прошел на кухню, взял из буфета хлеб, сыр, селедку. «Плевать на Минца и всех врачей, вместе взятых. Будь они прокляты с их диетами и запретами. Пропади они все пропадом — управляющие, жены, дочери. Продажные твари они, продажные твари все до одного».
Абрам перевел взгляд на окно: за стеклом, где-то далеко, поднялась луна. И, набрав в легкие воздуха, он, что было сил, прокричал: «Будьте вы все прокляты! Пусть набожные ханжи молятся на луну. Я — не буду! Не дождетесь! Хватит! Пусть ползают на корточках и тычутся сюда носом». И он ткнул указательным пальцем пониже спины.
