Когда полк находился где-то между Билгораем и Тарногродом, начался жуткий ливень. Подводы очень скоро завязли в грязи. Лошади спотыкались и падали, ломая ноги, и их приходилось пристреливать. Лошадиная кровь смешивалась с ручейками дождевой воды. Над павшими животными, выклевывая им глаза, слетались вороны. Где-то впереди произошел затор, и задние ряды ждали, пока придут в движение передние. Воспользовавшись задержкой, солдаты выбегали в поле справить нужду. Армейские повара разворачивали походные кухни. Кто-то разжег костер, но дождь его быстро загасил. Голодные и усталые солдаты ворчали и ругались. Офицеры, объезжая ряды солдат, что-то злобно кричали и размахивали нагайками. Снова и снова поступали приказы продолжать движение, однако через несколько метров останавливаться приходилось вновь. Аса-Гешл, с полной выправкой, с винтовкой на плече и с болтающейся на поясе флягой, перепоясанный патронами, застыл на месте, вглядываясь в сгустившийся туман. Он промок до нитки, в сапогах хлюпала вода. Он устал, оброс щетиной, его бил озноб. Стоявший рядом рыжий солдат, сапожник из Люблина, непрерывно ругался:
— Чертов царь! Пропади он пропадом! Им только войну подавай, капиталистическим свиньям!
— Эй ты, жид! Что ты там такое несешь на своем проклятом наречье? — крикнул младший капрал. — Правительство оскорбляешь?
— Да черт с ним!
— Погодите, пархатые, все пойдете под трибунал.
В Тарногроде казарм не было, и солдат расселили по еврейским домам. День был рыночный. Солдаты били глиняные горшки и миски, выставленные лоточниками перед своими лавками, переворачивали лотки и даже пытались грабить магазины. Почти все лошади в округе были уже реквизированы, оставить разрешили лишь тех, у кого было на шкуре клеймо. Но войскам лошадей не хватало, и их стали забирать у крестьян. Те сопротивлялись, пытались удержать животных за хвосты, унтер-офицеры били крестьян прикладами, совали владельцам лошадей какие-то бумаги, деньги, но крестьяне с негодованием их выбрасывали: «Воры! Разбойники! Убийцы! Пойдите подотритесь своими деньгами!»
Женщины рыдали. Мужчины сквернословили. Высокий крестьянин в овечьем тулупе и в сапогах с деревянными подошвами схватил топор и замахнулся на сержанта. Его скрутили, связали и увели в городскую тюрьму. За ним, размахивая кулаками и истошно крича, бежала его жена. Солдат ударил ее сапогом в живот, и она упала в грязь.
Был четверг. Из-за сильного дождя войска на выходные остановились в местечке. Полковник распорядился, чтобы еврейские булочники испекли в субботу партию хлеба. Булочники пришли в ужас, ведь им предстояло осквернить субботу, однако офицер пригрозил, что, если они откажутся, он перевешает всех до одного. Раввин рассудил, что в создавшемся положении закон субботы может быть нарушен, и пекарям пришлось в пятницу вечером разжечь печи. Кое-кому из старух решение раввина не понравилось, они угрожали местечку чумой и прочими напастями. На Шабес Аса-Гешл отправился в молельный дом. Для солдат-евреев был накрыт стол. Девушки подавали тушеное мясо, свежий белый хлеб и картофельный пудинг. Один из солдат, невысокий парень, певший у себя в местечке в синагогальном хоре, затянул субботние песни:
Как счастлив твой отдых, Суббота!
Мы спешим тебе навстречу, Невеста-Суббота.
Для всех, кто радуется тебе,
Награда будет велика;
Из родовых мук Мессии
Вознесутся они в рай.
На следующий день после Шабеса полк двинулся в сторону Галиции. Там, на территории противника, русские действовали с особой жестокостью. Самых крупных домовладельцев брали в заложники и отправляли в Сибирь. Офицеры потворствовали грабежам. Христианское население Галиции вместе со своими священниками встречали русских, которых называли «братьями», хлебом и водой, распятиями и иконами. Поляки жили в основном в деревнях. Больше всего доставалось евреям. Казаки надевали меховые шапки хасидов, украшенные, по обычаю, тринадцатью соболями, накидывали себе на плечи шелковые и атласные одеяния. Молельные дома превращались в конюшни. Священные книги втаптывались в грязь. Еврейских мальчиков гнали на принудительные работы. Многие раввины и богатые евреи успели убежать в Вену или в Венгрию. Галицийские евреи, которые не привыкли к преследованиям и являлись горячими патриотами императора Франца-Иосифа, утешали себя лишь одним: «москалей» быстро разобьют и погонят обратно в Санкт-Петербург. Знаменитый белзский ребе даже отыскал в Зогаре указание на то, что русский завоеватель есть не кто иной, как Гог и Магог.
