А он сидел в казарме в ожидании отбоя и вел спор со Спинозой. Хорошо, допустим, все, что происходит, необходимо. Что вся война — это не более чем видовая игра в безбрежном океане Сущности. Но почему тогда божественной природе все это понадобилось? Почему Он не положит конец всей этой трагикомедии? Аса-Гешл читал пятую часть «Этики», где Спиноза пишет о познавательной любви Бога.
Теорема 35: Бог любит самого себя бесконечной познавательной любовью.
Теорема 37: В природе нет ничего, что было бы противно этой познавательной любви, иными словами, что могло бы ее уничтожить.
Аса-Гешл оторвал взгляд от страницы. Так ли это? Неужели можно полюбить всех этих иванов? Этого рябого с хитрыми, свиными глазками?
Аса-Гешл опустил голову. Он приехал сюда с желанием стать хорошим, исполнительным солдатом. Он хотел продемонстрировать самому себе, что и ему тоже по плечу выносить то, что выносят другие. Он всегда с недоверием относился к юношам, которые калечили себя, чтобы избежать воинской повинности, или дезертировали, или подкупали врачей. Это давало основание антисемитам утверждать, что евреи всегда ищут привилегий, находят обходные пути. Но как бы он ни старался, как бы себя ни заставлял, жить вместе с этими людьми он не в состоянии. Его раздражают их разговоры, их развлечения. Овладение воинскими навыками нисколько его не интересует. Грубый солдатский язык не вызывает у него ничего, кроме отвращения. Он старался избегать их, они — его. И потом, что у него общего с этими людьми? Он еврей; они, почти все, — христиане. Он с детства читает книги; они — невежи. Они верят в Бога, в царя, в женщин, детей, в свою страну и землю. Он же обуреваем сомнениями. С другой стороны, даже с точки зрения Спинозы, которым он так восхищается, они живут жизнью более добродетельной, чем он со всеми своими гордостью, скромностью, индивидуализмом, своими невыносимыми страданиями, которые ровным счетом никому не нужны.
Он положил том «Этики» в деревянный ящик под койкой и ненадолго вышел во двор. Солдаты сидели на корточках в разделенном перегородками сарае, испражнялись и беседовали. На кухне повара чистили картошку и бросали ее в огромные котлы. Какой-то украинец пел низким, замогильным голосом. Аса-Гешл пробыл здесь всего месяц, но ему казалось, что живет он в этой казарме уже много лет. Вот он стоит — осунувшийся, измученный, небритый, ноги болтаются в огромных сапогах, на руках — мозоли, подпоясан широким солдатским ремнем — чужой самому себе. Смерти он не боялся; он чувствовал лишь, что этой жизни ему не выдержать. Хотелось только одного — чтобы его поскорей отправили на фронт.
2
Перед самым Пуримом полк Асы-Гешла перебросили на передовую. Генерал Селиванов осаждал Пжемысл. Австрийцы пытались прорвать окружение, и необходимо было перекрыть все ведущие из города пути. Дорога на фронт была Асе-Гешлу хорошо знакома — она проходила по берегу реки Сан. Целых три дня ему удалось пробыть в городе своей юности, в Малом Тересполе. В дом его деда въехал мясник. Во дворе стояла деревянная бадья, в которой обваривали кипятком зарезанных свиней. В молельном доме хранилось теперь зерно. В тот день, когда Аса-Гешл вошел в Малый Тересполь, в ритуальной бане затопили печи — в нее шли мыться поляки. Странно было видеть Малый Тересполь без евреев.
В Билгорае, где Аса-Гешл провел целый день, была эпидемия. Дети умирали от кори, коклюша, скарлатины. Домашние хозяйки бегали в молельный дом поплакать у Ковчега с Торой и зажечь свечи во спасение больных детей. Набожные женщины мерили свечами могилы на кладбище. Аса-Гешл навестил билгорайского раввина, своего дальнего родственника по дедовской линии. Жена раввина тепло приняла его и сытно накормила. Хотя до раввина дошли слухи, что Аса-Гешл сошел с пути праведного, он сразу же завел с ним разговор о Талмуде. Женщины, пришедшие к раввину решать свои ритуальные проблемы, с изумлением наблюдали за тем, как их раввин беседует о мудрости Талмуда с солдатом. В комнату прибежали правнуки раввина — померили солдатскую фуражку, ремень и штык. Чтобы Аса-Гешл не брал на себя грех, расхаживая с непокрытой головой, раввин дал ему одну из своих ермолок. Местечко было забито солдатами, подводами со снаряжением, кавалерийскими частями — раввин же часами раздумывал над трудной цитатой из Маймонида.
