— Нет, нет, нет! — кричал Офонас. — Дария! Дария!..
Небо над озером колыхнулось. Колыхнулась смутная женщина в небе над озером. Но это не была Дария; это была Настя, едва различимая; и она опущенной книзу рукой гладила головку припавшего к ней Ондрюши...
Офонасовы глаза раскрылись широко. Видение колыхалось, расплывалось, являя собой то Дарию, то Настю с Ондрюшей маленьким.
Офонас теперь не знал, кого звать, кого. Горло сжало судорогой, он едва проглотил слюну, больно сделалось горлу. Закрылись глаза. Он упал ничком наземь и заплакал. Ему было всё равно, стоит ли здесь Мубарак и что может сделать с ним Мубарак. Лежал Офонас лицом в землю и плакал...
И услышал голос, звавший:
— Юсуф! Юсуф!..
Это не был голос Мубарака. Офонас приподнял голову, опёрся руками о землю и поднялся. Повернулся. Перед ним стоял один из его спутников.
— Куда ты исчез, Юсуф? Мы тебя ищем. Что с тобой? Ты чего-то испугался?
Офонас ещё повернул голову и увидел Мубарака, стоявшего по-прежнему у дерева; Мубарак стоял, прислонившись спиной к стволу. Смотрел Мубарак на Офонаса-Юсуфа прежним спокойным взглядом...
— Что с тобой? — повторил торговец, новый приятель Офонаса.
Офонас протянул руку и схватил за рукав приятеля своего, спросил тихим, дрогнувшим голосом:
— Ты видишь человека у дерева? Посмотри на него. Вон он стоит. Видишь его?
Купец оглянулся и посмотрел. Затем перевёл недоумённый взгляд на Офонаса:
— Там нет никого! Посмотри сам. У дерева нет никого. Там никто не стоит. Что с тобой? Почему ты дрожишь? У тебя видение? Ты выпил слишком много пальмового вина? Или отровное зелье ты съел?
— Нет, нет. — Офонас замотал головой. — Я не ел никакого зелья. А его я вижу, этого человека, так же ясно, как тебя! Посмотри на него!..
Купец переводил взгляд с Офонасова растерянного лица на дерево у озера, и снова повторил:
— Нет никого. У тебя видение. Пойдём...
Он тянул Офонаса за руку. Офонасу ничего не оставалось, как пойти за ним. Всё же Офонас решился оглянуться. И вздохнул глубоко и радостно. Мубарак исчез, будто вовсе не бывал.
— Что? — спросил купец-приятель. — Никого нет? Больше никого не видишь?
— Нет никого. Больше никого не вижу! — Офонас невольно приподнял руку и перекрестился.
— Что ты делаешь? — спросил приятель. — Какой знак ты сделал пальцами?
— Я не знаю... Это само... — пробормотал Офонас. И пошёл следом за своим приятелем. Только имя его не мог вспомнить.
Офонас не утерпел и ещё раз оглянулся. Мубарака не было. И в небе никаких видений не виднелось. Облегчение душе почуял Офонас.
* * *
Ещё несколько дней люди веселились, ездили за город и на реку, собирали манго и тотчас ели, обливаясь сладким соком. Офонас был вместе с людьми. Смеялся, перекидывался короткими речами. Ему было хорошо. Никто не заталкивал в его память охапками слова длинных рассказов. Кругом все веселились, пели, смеялись. И сам он пошёл к реке, сел у воды и забормотал, заговорил, запел...
— А я танцую с девушками Ганга!
Ой, как вкусны плоды деревьев манго!
Дожди ушли куда-то в океан.
Теперь шумит потоками веселье!
Так вот оно, счастливое безделье!
Блестит, звенит, играет, как гердан
[147].
Клюки отбросив, бабушки резвятся!
С любою можно сладко обниматься.
Любая дышит молодостью плоть.
И я танцую! Ноги загуляли!
Ах, вот вы как! А ну-ка лели-ляли!
Так надо хорошенько помолоть.
Девицы манго в юношей бросают,
Во что-то интересное играют.
Лови теперь её, когда поймал!
В меня попал банан. Ловлю с надеждой.
Кто бросил? Все смеются. Тьфу ты, леший!
Царь обезьян, правитель Хануман!
О мудрый, дай тебя я поцелую!
Какой там! Заслужи-ка честь такую!
Сорвал мне шапку, оцарапал нос.
Я поклонился, исполняю волю.
На вот, держи-ка в дар мою соболью.
Приедешь в гости, а в Твери мороз.
Заиндевеешь в шёлковом тюрбане.
Все что-нибудь да дарят обезьяне.
И Хануман бросает всем дары.
А это что за чудо? Змей танцует.
И лично для него в дудинку дует
Тощенный малый, видно, из норы.
Другой чудесник в горло меч задвинул.
Вот почему монгол отсюда сгинул.
Меч входит и выходит — чудо-тать!
Сильны здесь не руками — головами.
Заместо слов изрыгивают пламя.
