Очевидно, кто-то уже догадался, что это киты, потому что невозмутимый, как Будда, метис Боря Долгодушев (у него чукотские глаза и светлые усы над полуоткрытым, наивным ртом) тащит внушительное сооружение, напоминающее водопроводную трубу, и не спеша устанавливает его на возвышении перед штурвалом. Такая же установка возникает на носу катера. Это ПТР — противотанковые ружья. На мостик поднимается высокий, сутуловатый, длиннолицый парень в зеленом свитере. Он становится к штурвалу. Это капитан. Ветер гладит его прямые русые волосы, убирает прядь со лба. Я встаю на перекладину мостика, и мне становится виден нос катера и то, что творится перед ним.
— Роман, — кричит Миша, — присматривай за ней. — унесет ветром!
— Никуда меня не унесет. Я хочу видеть, как убивают кита.
Ходит по городу тихий, вежливый человечек, спорит из-за газетной статьи, из-за программы экзистенциалистов. И вдруг оказывается, что в нем, как и в его волосатом прапращуре, не имевшем никакого понятия о цивилизации, сидит звереныш, жизнерадостный и бездумный. И достаточно легкого толчка, чтобы этот звереныш издал торжествующий рык. Все предки — от преследователей мамонта до любителей механизированной погони — вместе с ним бросают воинственный клич. Да здравствует охота, азарт, погоня! Ветер и море и оглушительные всплески огня. Мы вольный бриг, бороздящий океаны. Свобода! Мы узнали ее терпкий привкус. И мы ни на что не променяем ее. Слышишь, капитан, ты стоишь у штурвала, но мы видим, куда ты поворачиваешь корабль. Вперед, бей Белого кита, бей Моби Дика и никогда не поворачивай назад!
Приглушив мотор, «Ретивый», как чайка, качается на волнах — ждет. Впереди рассыпается фонтан. Рукоятка телеграфа брошена на «полный вперед». Мы не плывем — летим. Прямо по носу из воды выворачивается темная лоснящаяся спина. Она медленно перекатывается вперед. Над водой поднимается гигантское туловище, обнажается рыло с добродушной усмешкой и подслеповатый глаз. Кит на секунду как бы повисает над морем. И в эту секунду выстрел вжимается в перепонки, мы глохнем и крутим головой. На могучей хребтине расплываются два кровавых пятна. Кит с шумом уходит в воду, показав лакированный хвост. «Ретивый» проскакивает вперед, потом капитан останавливает машину. Все, кто есть на палубе и мостике (здесь вся команда), напряженно вглядываются в море. Но убейте меня, если там что-нибудь видно. Вася Чейвун, нижний стрелок, машет рукавицей вправо. Все поворачиваются туда. Там вспыхивает фонтан. Ох, как далеко от нас! Штурвал бешено откручивается вправо, так что прыгает, звенит штурвальная цепь. «Полный вперед!». Мы снова летим над волнами (откуда у развалины такой ход?), но море уже поглотило кита. Он нырнул, взметнув тучу брызг и пены, лишь мелькнули две светлые ссадины на спине. И снова топчемся на месте — пока у кита хватает дыхания.
— Вот он!
Гремит штурвал, динькает телеграф. Спина кита лениво выкручивается над водой. Далеко, далеко еще! Стрелки́ не трогают свои ружья. Они лучше знают, что далеко.
Толя разворачивает «Ретивый» левым бортом. Я вижу совсем рядом морщинистый китовый глаз, он быстро погружается.
— Стреляйте же! Ну, стреляйте!
— Упадете! — сердится Миша, — Неудобно им сейчас стрелять, надо катер назад подать…
Мы снова глохнем от разрыва. Не видно, попали или нет: кит уже под водой, и на его месте стынет продолговатая зеркальная гладь, как бывает над водоворотом.
Капитан ведет «Ретивый» вперед, забирая немного влево. Вглядывается в пустынное море и еще забирает влево. Мне кажется, что он уже устал от погони и плюнул: будь что будет — вперед и все. Я чувствую, мы уже обогнали кита и не видать его нам, как своих ушей.
— Вот он!
Кит всплывает совсем близко. На его спине четыре желтых пятна. «Вот он!» — кричу я. Кит поднимается из волн прямо у нашего носа. Гремит залп, еще один. Из темной спины хлещут красные струи, вода вокруг становится багровой, будто в море только что село солнце. И снова кит погружается в холодные глубины, только качается на волнах зеркальное пятно да кровавая мутная тень. И снова мы бежим, только тише. Миша тычет рукой в море:
