— Видишь?
— Не вижу.
— Жирное пятно на воде видишь?
— Не вижу никакого пятна!
— Его плохо видно, но мы уже привыкли…
Так вот оно что: кит указывает на воде свой путь, как подбитая подводная лодка. Но я, откровенно говоря, так и не вижу никаких пятен. Опять залп. Кит с тяжким, медленным всплеском уходит в воду. Он отупел и лезет прямо «Ретивому» под бок. Поднимается он все чаще. И вот, вынырнув у самого борта, выбрасывает фонтан. Лицо, руки, объектив фотоаппарата залиты зловонной, липкой жидкостью. Нет ничего ужаснее китового фонтана! От такого сюрприза можно ошалеть. Вокруг кита закатная киноварь — кровоточат раны. И снова залп. Не попали.
— Качает сильно! — кричит капитан. — Не прицелишься…
Я смотрю вокруг и будто просыпаюсь. Оказывается, небо уже свинцовое, тучи лохмотьями болтаются на мачте. «Ретивый» пляшет на волнах, как подсолнечное семечко. Злорадно несется прямо на нас зеленая, в белых лишаях гора. Ох, как быстро она несется! Сейчас накроет наш катерок. Небо, небо закрывает гора! Уже холодом, колючими брызгами веет от нее. Сейчас… Я закрываю глаза и вцепляюсь в поручни. Но гора подныривает под брюхо «Ретивого» и вздымает его на хребте, выбирая, куда бы сбросить. Рядом услужливо выгребается бездонная яма с пологими зелеными краями. Мы шлепаемся в яму, так что трещит днище и лихорадочно звонит авральный колокол. Буц, буц. Море в ярости, пена на губах.
— Вот он! Вот он! — кричит Миша.
Стармеха почти не слышно — сатанеет норд-вест.
Кит показывается где-то внизу, под горой, мы — на горе. Ну и силища в звере! Я разыскиваю в длинном, как хобот, рукаве часы: мы гоняемся за китом пять часов.
— Ну и кит! — кричу я капитану. — Ну и гад!
— Бывает, по десять часов бегаем! — кричит Толя. — Этот еще ничего!
И вдруг «Ретивый» потрясает удар, будто сходу мы наскочила на мель. Это кит. Я вижу под бортом его добродушное рыло. Идет в атаку. Кит штурмует наш катер. И это не так уж смешно, потому что мы одинаковой длины, кит даже побольше. Киты добродушны до глупости, но, раненные, они бросаются на корабль. Вася Чейвун и Боря Долгодушев в упор расстреливают атакующего кита. Я точно знаю, что мы затонем.
— Кончается кит! — кричит капитан.
Кит вертится у катера, слепо тычется в борт. Залп. Судорожный удар хвостом, упругий кровавый фонтан. В кита бросают гарпун, подтаскивают исполинскую тушу к борту. Палуба встает на ребро и тщательно умывается ледяной водой. Руки, губы соленые, сапоги и брюки в воде. С борта, как только откатывается волна, повисают вниз головой четверо. Шаманят над китом. Воткнули в него шланг. Кит толстеет на глазах: его накачивают сжатым воздухом, чтоб не затонул. Крепят, надутого, цепями у борта. К штурвалу становится Дима. Капитан направляется в кубрик. Лицо его спокойно и даже вяло. И говорит он вяло, будто нехотя. (Но я уже видела его глаза, когда мы гнались за китом.) Он зовет обедать.
— Нет, нет, спасибо, я что-то не хочу!
Дрожь пробирает, как вспомнишь о еде. Но капитану кажется, что я сомневаюсь в качестве обеда.
— Мясо отличное, оленье! — кричит он.
Я трусцой бегу к борту. После этого жизнь сразу становится светлее и перспективнее. Я с интересом наблюдаю за китом, который пришвартован с подветренной стороны, как раз у моего правого борта. Лопасти хвоста с шумом рассекают волны: шшу, шшу, шшу.
— В Нунямо идем! — кричит Дима от штурвала. Холодно, на нем уже штурмовка, затянутая у лица. — Час-полтора хода, а с китом — все три.
Быстро темнеет. За нами в море сумрачно сгорает закат. Хвост кита будто облит кровью. И след у катера тоже кровавый. Мы заходим за мыс Кригуйгун. Через час становится тише, ветер слабеет. Дима передает мне штурвал. Рогатое колесо послушно, но катер легкомысленно повиливает кормой. «Капитан, выбирай дорогу, не веди по кочкам!» — Харитонов сменяет меня у руля.
Дима подтаскивает к штурвалу узкий стол, мы усаживаемся на него и болтаем ногами. Длинные Димины глаза мерцают в темноте.
— Вон Нунямо, — говорит он.
Впереди горсточка теплых огней. Мы в горловине бухты Лаврентия.
— Лаврентий вон туда, налево…
Катер медленно подбирается к огням. Дима выравнивает его на нос припавшего к морю чудовища — не то крокодил, не то бронтозавр, а вообще — мыс. Выравнивает и рассказывает, как мальчишкой ходил с отцом на вельботах бить китов. Дима мечтает учиться на капитана. Он называет нам чукотские и эскимосские слова: «Рэу — кит, имак — море, этти — здравствуйте»… Море черное и уже совсем тихое. Огни Нунямо все ярче. Они радостны, как огни черноморского городка, где пахнет цинниями, где все веселы и до утра под платанами смеются студенты. Я поднимаю голову, и вверху как в зеркале то же самое — черная вода и россыпь огней. Мы вращаемся во Вселенной. Дима улыбается своим мыслям. Ему двадцать лет, все океанские дороги, все звезды всех широт лежат перед ним. Он щеголеват, как моряк, и любит море, как мальчишка.
