Разве ты надо мною судья?
Я осталась самою собою,
Слышишь, глупая песня моя?
Я немного сутулюсь от груза,
Но о жизни иной не скорблю.
О моя одичавшая муза,
Я любила тебя и люблю!
Но ничто не возникло из мрака.
И за светом пошла я к окну,
А во тьме заворчала собака —
Я мешала собачьему сну.
И в меня совершенство проникло
И погладило тихо плечо,
— Вероника, — шепча, — Вероника!
Я побуду с тобою еще…
Отпусти меня, пожалуйста, на море.
Отпусти меня, хотя бы раз в году.
Я там камушков зелененьких намою
Или ракушек целехоньких найду…
Что-то камушков морских у нас негусто,
На Тверской среди зимы их не найти.
А отпустишь — я и песенок негрустных
Постараюсь со дна моря принести.
Отпусти меня, пожалуйста, на море!
В январе пообещай мне наперед.
А иначе кто же камушков намоет
Или песенок негромких подберет?
Извини мои оборванные строки,
Я поранилась сама не знаю где.
А поэты — это же единороги,
Иногда они спускаются к воде.
Трудно зверю посреди страны запретов.
Кроме Крыма, больше моря не найти.
Только море еще любит нас, поэтов.
А поэтов вообще-то нет почти.
Нет, достаточно румяных, шустрых, шумных,
Где-то там косая сажень, бровь дугой.
Но нет моих печальных полоумных,
Тех, что камушки катают за щекой.
И не всегда ж я буду молодой —
С горящим взором, с поступью победной…
Помнишь себя хорошенькой, но бедной —
Запомнишься незрелой и седой.
А небо нависает высотой.
Головка вороная, точно птичья,
Помнишь себя исполненной величья —
Запомнишься бездумной и пустой.
Мерцание увидишь вдалеке.
Утоптана дорога и открыта.
Помнишь себя с лампадою в руке —
Запомнишься стоящей у корыта.
Без отдыха, без роздыха душе,
Взойдешь на старой ветке новой почкой.
Помнишь себя в раю и в шалаше —
Запомнишься единственною строчкой.
Поэт — у древа времени отросток.
Несчастный, но заносчивый подросток.
Обиженный, но гордый старичок.
Коры кусок, и ветка, и сучок.
Поэт — у древа времени садовник.
Босой, как нищий, важный, как сановник,
Носящий на груди свою беду,
Просящий: «Подожди!» свою звезду…
Поэт — у древа времени воитель.
Чужой и тощей почвы освоите ль.
Поэту поклонялись племена,
Поэту покорялись времена.
Стоит к стволу спиною, отчужденный.
Уже приговоренный, осужденный.
Сейчас его повесят на суку.
Вот так оно и было на веку!
Поэт — у древа времени отросток.
Несчастный, но заносчивый подросток.
Обиженный, но гордый старичок.
Кора. Листва. Садовник… Дурачок!
Эта маленькая женщина поет.
Эта маленькая женщина поэт!
Ни очнуться, ни проснуться не дает
Ей кораблика далекий силуэт.
И не птичка, и не рыбка —
Под косынкою висок.
Неверна твоя улыбка,
Ненадежен голосок.
Кто велел тебе с шарманкою бродить,
А продать ее за звонкую за медь?
Кто велел тебе сто песенок родить,
А ни дочки, ни сыночка не иметь?
Ни шарманка, ни волынка,
Откровенно говоря…
Пусть тебе морская свинка
Все расскажет про моря!
Ты и с пристани ушла-то на часок,
А тебя закрыли дома на засов.
И устала ты за штопкою носок,
И ссутулилась над стопкой парусов.
Ни морячка, ни рыбачка,
А со лба стираешь соль.
Ты чудачка, ты гордячка!
Ты — премудрая Ассоль…
Прощай, — говорю себе, — мемуаристика!
Некого вспомнить, прошу извинить.
Все акробатика, все эквилибристика,
Если некому, некому позвонить.
Но некому: «Здрасьте, Павел Григорьевич!
Тут у меня новых стихов пяток.
Нет, не на сборничек и не на подборочку,
А лишь на заварочку да на кипяток».
Но некому: «Здрасте, вот эта музыка!
Корней Иванович, как сыграть?
Пускай мне скажет хоть ваша Мурочка,
Не то я брошу свою тетрадь!»
Но некому: «Здрасьте, Михаил Аркадьевич!
Может быть, я забегу налегке?
Можно меня водою окатывать,
Можно меня трепать по щеке…»
Вот так бы строчить и строчить, учитывая,
Что услышать — не означает прочесть.
Все можно, все можно простить Учителю.
