Секреты Достоевского. Чтение против течения - страница 50

с его действиями однозначно отрицательную оценку. Брак Дуни с Лужиным стал бы аналогом лишенного любви брака самого Свидригайлова и превратил бы ее в сексуальный объект, находящийся на содержании богатого, влиятельного и, вероятно, порочного супруга старшего возраста. Раскольников с сестрой разделяют это мнение Свидригайлова, хотя поначалу в скрытой форме, а Лужин со временем проявит свою истинную натуру. Разумеется, Свидригайлов не мог не ревновать Дуню к Лужину. С обеих сторон, безусловно, должен был присутствовать эротический элемент, а внимательный читатель может вспомнить знаменитый эпизод с хлыстом, удар которого послужил сигналом сексуального желания, в «Первой любви» Тургенева (1860 год) [Тургенев 1965: 70]. Свидригайлов предполагает, что его удар хлыстом был довольно приятным стимулятором для его жены, которая заскучала после того, как скандал с Дуней разрешился: «И вдруг эти два хлыста как с неба падают! <…> человек вообще очень и очень даже любит быть оскорбленным, замечали вы это? Но у женщин это в особенности. Даже можно сказать, что тем только и пробавляются» [Достоевский 19726: 216]. Если вспомнить неизменный интерес Достоевского к религиозным сектам, вероятно, будет уместно добавить к этим сложным и вызывающим сексуальные ассоциации факторам возможную отсылку к русской секте хлыстов, для которых взаимное бичевание служило путем к религиозному экстазу[69]. В этом случае мы обнаруживаем здесь сразу три известных нам элемента: тайну, святыню и сексуальность. Но что бы там ни случилось в реальности, вскрытие подтвердило, что причиной смерти Марфы Петровны стал апоплексический удар, вызванный злоупотреблением физическими удовольствиями: слишком обильный обед, сразу же после которого покойная приняла холодную ванну. Какова в этом роль Свидригайлова? Никто не знает, поскольку это тайна. Как говорит Раскольникову Свидригайлов, «никогда не ручайтесь в делах, бывших между мужем и женой или любовником и любовницей. Тут есть всегда один уголок, который всегда всему свету остается неизвестен и который известен только им двум» [Достоевский 19726: 368].

Достоевский противопоставляет тайну сексуальности Свидригайлова тайне аскетизма Раскольникова. Факты вынуждают признать, что как минимум одной из причин проблем Раскольникова является сексуальное воздержание. Его преступление – следствие его изоляции от других людей и ухода в мир собственных фантазий и мечтаний. Как мы видели, в произведениях Достоевского фантазия заменяет физический контакт. Макар Девушкин, мечтатель из «Белых ночей», Ордынов в «Хозяйке», Человек из подполья и другие персонажи подобных произведений больше всего страдают от одиночества, в частности от отсутствия подходящей пары. В этих произведениях Достоевский связывает злоупотребление чтением книг с уходом от осмысленного взаимодействия с другими людьми. Жизнь в мире фантазий сублимирует сексуальное желание и поддерживает изоляцию человека. Обратившись внутрь себя, отвернувшись от других, он становится уязвим для сил зла. В «Преступлении и наказании» Достоевский рассматривает последствия этой изоляции и фрустрации, находящей выход в насилии. Мартин Бубер пишет:

В истории Раскольникова Достоевский доводит одиночество Человека из подполья до логического и неизбежного конца. Свидригайлов, чье желание направлено вовне, представляет альтернативу – ориентацию на физический контакт, осязаемую связь с другим человеческим существом. Сексуальность – самая близкая и самая таинственная форма связи.

Повторюсь: моя задача не состоит в том, чтобы читать с позиции программиста и использовать литературу как источник алгоритмов поведения или легких путей исцеления страданий и фрустраций, связанных с существованием в человеческом теле. Раскольников и Свидригайлов – не наши знакомые, не люди. Они даже не отдельные сущности в мире романа: для этого они знают слишком много тайн друг друга. Они – парные произведения творческого гения Достоевского, творения слова, получившие человеческую форму и демонстрирующие воздействие психологических, физических, моральных и духовных сил на наши жизни. Я не утверждаю, что Достоевский