Секреты Достоевского. Чтение против течения - страница 48

Помолвка гарантирует, что Дуня останется во власти Марфы Петровны в силу ее родства с Лужиным, которого часто не замечают. Взаимоотношения между Марфой Петровной и Лужиным обнаруживают себя во множестве мелких деталей, включая ситуационную рифму между путешествием матери и дочери Раскольниковых в Петербург третьим классом и возвращением Дуни домой от Марфы Петровны под дождем. Как Лужин, так и Марфа Петровна считают себя вправе обличать других – об этом читателю не помешает вспомнить дальше по ходу действия, когда Лужин попытается оклеветать Соню Мармеладову. И Лужин, и Марфа Петровна занимают видное положение в обществе, пользуются всеобщим уважением, оба они богаты. Их действия ведут к изгнанию невиновных. Оба они находят себе спутника жизни, запятнанного обвинениями в бесчестии. Кроме того, Марфа Петровна и Лужин связаны метонимично – сексуальным интересом к Дуне, который испытывают Лужин и Свидригайлов. Если принять во внимание свидетельства о влиятельности Марфы Петровны, которыми изобилует текст, можно даже предположить, что она сама и подстроила все случившееся. Каковы бы ни были оставшиеся в тайне факты касательно разговора Дуни со Свидригайловым в саду (мы вернемся к этому вопросу ниже), вполне возможно, что Марфе Петровне их разоблачение было выгодно. У нее были веские основания для того, чтобы обесценить значительный личный (не финансовый) капитал Дуни: опозоренная, но красивая девушка – это идеальная жена для бережливого и расчетливого человека вроде Лужина, который, женившись на ней, приобретет остро недостающий ему моральный капитал. Марфе Петровне и Лужину известна правда: Дуня не была запятнана своим общением со Свидригайловым; но никто больше этого не знает. Лужин получает дешевую, красивую и целомудренную жену, которая больше никому не нужна, а она навсегда останется у него в долгу (долги – это вообще специализация Лужина).

Несмотря на важность свидания Дуни и Свидригайлова для романа в целом, оно нигде не изображено напрямую. Вплоть до середины романа знания читателя о нем основаны исключительно на сплетнях заинтересованного и эмоционального третьего лица, профильтрованных через эмоциональное письмо, написанное постфактум другим небеспристрастным лицом. Истина от нас скрыта под множеством наслоений слов. Только когда Свидригайлов приезжает в Петербург, читатель узнает альтернативную версию событий – опять-таки профильтрованную через сознание Раскольникова. Между тем Дуня, для которой «слова еще не дело» [Достоевский 19726: 32], хранит молчание.

Свидригайлов впервые появляется на сцене точно посередине романа, в тот момент, когда он входит в комнату Раскольникова. Раскольников (как и читатель) под влиянием письма матери готов счесть своего гостя развратным, порочным негодяем, на совести которого множество преступлений и прегрешений, включая избиение жены, покушение на растление малолетней девочки и даже женоубийство. Свидригайлов, однако, оспаривает это предположение: «…что ж тут, во всем этом, в самом деле, такого особенно преступного с моей стороны? <…> изверг ли я или сам жертва?» [Достоевский 19726: 215]. Это, как мы увидим в дальнейшем, весьма уместные вопросы. В ходе их последующих бесед возникает несоответствие между представлениями Раскольникова о Свидригайлове (обычно разделяемые снисходительным или наивным читателем и подкрепленные склонностью самого Свидригайлова непрерывно исповедоваться) и наблюдаемым нами поведением Свидригайлова. Среди литературоведов также принято считать Свидригайлова злодеем, следуя в этом мнению остальных героев романа. Примечательным исключением является Р. И. Ричардсон, который защищает поступки Свидригайлова в полной оригинальных идей статье «Свидригайлов и “Играющая самость”» [Richardson 1987:540–552]. Я согласна с той трактовкой фактов, которую дает Ричардсон, но она наталкивает меня на более радикальные аллегорические и наполненные этическим смыслом выводы.