Между песнями Бурнин читал стихи Баркова, чем расположил к себе леди лет пятидесяти пяти, всю в красных пятнах. Она тонко улыбалась и игриво подмигивала исполнителю.
— Итак, — сказал Шура, — мы приехали за три маковки и имеем творческий вечер Бурнина, который получили бы и дома на кухне. Занятно. — И пожал широкими плечами.
Трусливый конвоир «белой незнакомки» ретировался сам и увел «незнакомку», очевидно, в целях сохранения ее нравственности. Виталик сфокусировал все внимание на девушке Странника, а сам Странник нервно бегал в коридорчике и жестикулировал.
Потом публика, утомленная авторской песней, расползлась. Богатыри оседлали автобус и поехали к вокзалу. На следующей остановке вошли невесть как обогнавшие их Странник и его ученица. Им тоже нужно было в Москву. Виталик хищно улыбнулся и рассыпался перед девушкой, как бес. Он заплатил за ее проезд, он был куртуазен и остроумен, он уже почти добился успеха... Подавленный Широевский смотрел на это рассеянно, а потом вдруг на очередной остановке выскочил и выдернул свою пассию из автобуса, как редиску. Друзья долго смотрели, как он, волоча ее за собой, удирает по сугробам, взбрыкивая ногами, словно лось.
Явление четвертое
Длинно шаркая ногами, к ним на площадку подтянулся снизу юноша, обремененный рюкзаком. Бисерный хайратник и туманный взор изобличали его мгновенно.
— Вы не из пятидесятой квартиры? — спросил он радостным голосом.
— Из пятидесятой, — ответил Виталик.
Юноша отступил на шаг, бодро топнул, простер к потолку извилистую длань и громко выкрикнул:
— О, Элберет Гилтониэль!
— Зиг хайль! — в тон ему ответил Бурнин.
— Пятилетку — в четыре года! — произнес Морозов. Юноша попятился, не зная, как реагировать.
— Вы, простите, не из эльфов будете? — поинтересовался Виталик мягко.
Юноша ожил.
— Я — Дункан Мак-Лауд из клана Мак-Лаудов, — безапелляционно заявил он.
— Тогда вам следует пройти на кухню. Там уже имеется беременный хоббит и девушка — индейский вождь. В ее вигваме живет несколько скво, — сообщил Виталик.
Перепуганный юноша, словно боясь пинка под зад, проскочил мимо и вломился в квартиру. Он двигался так, будто шарниры его суставов были скреплены проволокой.
— Не дом, а Ноев ковчег, — пробормотал Морозов.
Бурнин смеялся и икал.
Первое время Виталик очень смущался, общаясь с подобными юношами и девушками. Казалось ему, что это нелепица — всерьез воображать себя эльфом. Позже Виталику довелось познакомиться с невероятными тварями, монстрами и упырями, каковые, однако, воображали себя людьми. Тут уж не до смущения, тут, знаете ли, страшно делается. Пусть лучше будут эльфы...
Все плотнее становилась занавесь метели. Стекло холодило лоб, и мысли рождались покойные. В том окне, через двор, тоже музыка, гости. Музыки нс слышно, но играет там старенький «бобинник». Звучит нечто старомодное — вежливый саксофон под фортепиано и ударники этак интеллигентно — п-ссс-п-ссс... И гостьи одеты в кремплен, а гости — в вельвет и джинсу с большими квадратными карманами. Стрижки «под Дассена» и «a la Babetta». А на тонконогом столике — рислинг, «Солнчев бряг» и какой-то пузатый ликер с кроманьонцем на этикетке. На окнах шелестит елочный дождь. Он рождает острые блики, один из них, отколовшись, застревает в краешке глаза и терзает его, а ты плачешь. Трешь глаз до изнеможения, а потом, выплакав эту маленькую блестящую боль, замечаешь, что успела истлеть «бобинная» лента, и вельвет истлел. «Под Дассена» уже никто не стрижется, и тонконогие столики сгинули с лица земли. Только случайно можно обнаружить в чьем-нибудь «глубокоуважаемом» шкафу пожелтевшее кримпленовое платье, все в огромных синих ромбах, с широким поясом и гигантской пряжкой из пластмассы.
Однажды Виталик подвел к подъездному окну хрупкое ясноглазое существо в берестяном хайратнике.
— Что это? — спросила она, ласково щурясь.
— Это мой шар с метелью внутри, — отвечал Виталик. — Он очень велик, не уместится на полке, зато его не надо встряхивать...
И они долго смотрели, как кружатся волшебные хлопья и как ложатся они на двор и детскую игрушечную избушку, — огромные кукольные снежинки, феи в белых платьях, сами себя очаровавшие... Как это было прекрасно и как давно!
