— Согласна, — радостно откликалась она на любой запрос посетителей, без разбору приветствуя и запеканку, и постные щи, и треску под маринадом.
К моему удивлению, Павла тут принимали за своего человека. Необъятная кассирша приветствовала его как хорошего знакомого. Когда очередь на раздаче истощилась, она с трудом выбралась из своей кабинки и, оглядываясь на кассу, повлекла свое грузное тело к нашему столу.
— Опять эти приходили, — зашептала она Павлу на ухо, но так, что я слышал. — К Александру Яковлевичу.
Павел нахмурился и сдвинул брови, между которыми легла складка — жесткая, как противотанковый ров.
— Зина, никто сюда не залезет, — мрачно сказал он и раздавил дном стакана забравшегося на стол таракана. — Здесь им ловить нечего.
Кассирша слушала молча и с сомнением качала головой. От нее исходил теплый запах парного молока, и я наконец понял, что напоминала ее грудь. Она была похожа на тесто для пасхального кулича — живой, самостоятельный организм.
— Компот сегодня какой? — деловито спросил Павел.
— Компот кончился, — сказала она. — Из сухофруктов был. Морс есть. Сейчас принесу.
— Проблемы? — осведомился я, когда Зина отправилась за морсом.
— Да есть одни уроды, — неохотно ответил он.
Я счел за благо его не торопить.
— Столовую хотят.
— Да зачем тебе эта столовая? — с сомнением в голосе сказал я.
— Я хочу, чтобы все здесь оставалось как есть. Что непонятного? Свекольный салатик. Чем плохо? Ватрушки венгерские. Борщик. Майами. — Он усмехнулся своей забывчивости. — Да пускай люди едят. Да и я привык. Здесь дешево, мало таких мест осталось. А я внизу склад себе сделаю. — Тут он осекся, вскинул на меня глаза и закруглился.
— А эти?
— А на этих мне… Я их уже предупреждал как — то. Больше не буду. — Глаза его вдруг помутнели, сделались студенистыми, как бывает у некоторых людей в приступе страсти. Но это была не страсть.
Клюквенный морс, который принесла Зина, на мой вкус был очень приятный. Павел оглядел пространство зала. Возможно, с похожим выражением триста лет назад царь Петр оглядывал болотистые низины к северу от Саарской мызы.
Я не стал спрашивать, какие средства для усмирения конкурентов у него имеются, было и без того ясно, что такие средства есть. Почему — то я не подумал, что у противника тоже должны быть какие — то средства.
Вечером мы снова стояли под высоченной дверью дома на Новокузнецкой улице и безрезультатно топили в оправе выпуклую кнопку звонка. Павел скривил губы и потряс злосчастным томиком стихов. Минут через пять — шесть щелкнул замок соседней двери, дверь словно охнула, вздохнула и распахнулась, выпустив спертый воздух прихожей, но несколько секунд из нее никто не выходил. Потом раздалось шарканье обуви, свободно болтающейся на ногах. Показалась немолодая женщина в зеленом незастегнутом пальто с беличьим облезлым воротником. Из — под пальто выглядывала светлая ткань байкового халата, в руке женщина несла пакет, доверху набитый мусором. Женщина обошла нас, бережно держа пакет, спустилась на несколько ступенек, но все — таки обернулась и глянула на нас.
— К Клавдии звоните? — спросила она. — Не дозвонитесь.
В глубине квартиры тонко залаяла собака, подбежала к двери и, вероятно, стала скрестись в нее передними лапами.
— Почему?
— Умерла она, — сказала женщина и оглянулась на дверь. — Приду, хороший! — сказала она громче, изменив голос.
— Как так умерла? — спросил Павел. — Когда?
Женщина немного насмешливо покосилась на Павла.
— Обыкновенно. Не знаешь, как умирают? — Она переложила ручки пакета из одной руки в другую, и на площадку вывалилась пустая консервная банка, на стенках которой виднелись мазки засохшей и почерневшей томатной пасты. Банка, подпрыгнув на ребре, затанцевала на кафельной плитке. — От зараза, — поморщилась женщина. — Недавно, — пояснила она, когда банка успокоилась и остановилась.
Такого оборота мы не ждали.
— Почему? От чего умерла?
— От старости, — предположила женщина. — Мало ли.
Собака продолжала царапаться и скулила в голос.
— Взяли бы ее прогуляться, — предложил Павел несколько успокоившись.
— А ты лапы потом помоешь, — продолжила женщина.