Моя проницательность смутила его.
— Мне чего — нибудь попроще, — улыбнулся он криво и мотнул головой в сторону сцены: — Вон та. Служанка.
Роста, как я уже говорил, она была небольшого и издалека казалась совсем девочкой. Две косички торчали в разные стороны. Выражение ее глаз можно было скорее угадать, чем увидеть.
Обычно после спектакля Павел залезал в свою машину и терпеливо ждал, пока театральные дубовые двери не выпустят переодетую Алекс. Как было ее настоящее имя, мы еще не знали. Автомобиль медленно ехал вдоль тротуаров, по которым шагала эта девушка, и доезжал до станции метро, куда она входила и пропадала до следующего раза, растворяясь в могущественной толпе. Сквозь тонированное стекло Павел задумчиво наблюдал, как Алекс перешагивает лужи, обходит прохожих и уклоняется от нетрезвых знакомств.
После этого настроение у него заметно портилось, он прятался в свою “камеру” и, играя пультом телевизора, валялся на койке, стилизованной под нашу с ним раннюю молодость.
— Почему — то ты никак не хочешь понять, что искусство всего лишь условность, — с легкой укоризной твердил я, — а не руководство к действию. И уж тем более не инструкция.
Жизнь без сословий ежедневно, ежесекундно, круглосуточно предлагает людям множество возможностей. Если у нас водятся деньги, мы можем, например, в считанные часы перенестись на любой из шести континентов, а можем — и эта возможность вполне полноправная — вовсе никуда не переноситься.
У тех, у кого по каким — либо причинам денег не имеется, выбор тем не менее ничуть не беднее: двадцать сортов круп, тридцать видов плодовых деревьев, осень, зима, весна и лето, лекарственные растения, город или деревня, дождь, снег, гроза и погожие рассветы. Но никому еще не удавалось улететь сразу на шести самолетах или объединить времена года, что бы там ни говорили приверженцы пятого измерения.
Однако надо спешить, время бежит быстро, без всяких капризов, стрелки часов дисциплинированны, как хорошие матери, сердце стучит, словно молотобоец: тук — тук, тук — тук, и раздумья — это тоже оно, губительное, самовластное время.
Что ж, решительные выбирают, а нерешительные остаются самими собой, выходя из гигантского магазина без серьезных покупок.
— Что бы тебе не влюбиться в Софи? — сказал я Разуваеву как — то между прочим. — На ее лице видны отпечатки неподдельных страстей. Обрати внимание, как она смотрит на Алена и на прочих.
— А как? — спросил он с заинтересованным удивлением.
— Оценивающе, — отвечал я. — Она знает толк в мужчинах. Если б не знала, то не сумела бы сыграть такую сложную роль.
Паша скосил на меня глаз. Белок его был мутно — красным, а зрачок, улавливая желтый луч софита, переливался спокойным и шутливым презрением, точно промышленный алмаз. Я потянул его за рукав, но меня перебила Софи. Соседи обратили на нас неодобрительные взоры, и мы снова послушно уставились на сцену.
Софи сидела на маленьком стульчике, Алекс расчесывала ей волосы.
Софи. Алекс!
Алекс. Да, мадам.
Софи. Ты знаешь, что такое… любовь?
Алекс. Да, мадам. Вчера господин Жанбе послал меня на конюшню за своей плеткой. Я пришла туда, и там никого не было. Только конюх Жан — Пьер.
Софи обернулась и внимательно посмотрела на Алекс. Алекс прижала к груди гребень.
Алекс. Он положил мне руку на грудь и крепко сжал ее — вот так — и говорит: “В этой ладони, малышка Алекс, моя любовь — самая сильная из тех, что встречаются на свете”.
Софи (вырывая у нее гребень). Как ты глупа!.. Ну что же ты замолчала? Что случилось дальше?
— Надо с этим заканчивать, — недовольно сказал мне Павел после спектакля. — Всякие скоты еще лапать будут! Скотобаза, — подчеркнул он, чтобы не оставалось сомнений в отношении его состояния. — Руки поотрываю.
Во время очередного просмотра — уже восьмого по счету — я осмелился выразить свои сомнения в доступной и понятной форме и наклонился к нему, вонзая в темноту, как булавки, необходимые слова, сочленяя краткие части спасительного заклинания:
— Искусство условно.
Однажды случилась неприятность настоящая, не имевшая к вымышленному пространству сцены ни малейшего отношения: Алекс вышла из театра вместе с конюхом. Они не спеша шагали вдвоем и разговаривали весьма натурально. Павел, поджав губы, смотрел на это из окна машины, которая по обыкновению катила вдоль тротуара с черепашьей скоростью.
