— Это ее книга? — спросил Павел и протянул ей книгу.
— Откуда я знаю? — сказала она, коротко взглянув на обложку. Потом посмотрела на обложку еще раз. — Она умерла, — повторила женщина со значением, подняла банку и пристроила ее поверх вылезающего мусора. — Умерла. — И, держась за перила, пошла вниз по ступеням.
Почему — то это было и странно и непостижимо. Казалось, никто вовсе не умирает. Ведь каждый день улицы заполняются людьми, и людям бывает тесно на этих улицах.
Ни город, ни мир не замечают наших смертей и ничтоже сумняшеся продолжают начатое неизвестно кем: равнодушные вещи меняют хозяев, дети торопятся в школу, люди, словно разлитая вода, заполняют немедленно все доступные пространства, и даже кладбища не выглядят чересчур разросшимися.
В день нашей смерти кто — то решит, что мир не так уж дурно устроен, кто — то скользнет в пропасть отчаяния и кто — нибудь кому — нибудь обязательно улыбнется. И, возможно, прольется дождь, ибо природа бывает плаксива, и переполненные поезда в этот день будут нестись во всех мыслимых направлениях как ни в чем не бывало, как будто в день нашей смерти и впрямь ничего особенного не произошло.
Мы выкурили еще по сигарете, наблюдая через расколотое стекло лестничного окна, как женщина с пакетом, пришаркивая, идет через двор к бетонной загородке, где стоял мусорный бак, и поглядывали на высокую дверь, пока до нас не дошло, что дверь попросту вросла в косяк и открывать ее некому и совершенно уже незачем.
Около того времени я имел неосторожность поведать ему одну полузабытую историю, никогда, впрочем, не украшавшую школьную программу. В двух словах: в губернском городе неистовствовали актрисы. Местный купец, но выходец из еще более подлого сословия, добился внимания одной из них. Роман, начавшийся нуждой и прихотью, много послужил превращению этой грубой натуры. Между антрепризами она боролась с невежеством своего примата и крохотной прелестной ручкой, достойной небесного лобзания, приоткрыла перед ним тайны самого блестящего света. Спустя несколько лет на Парижской выставке, как — то порезавшись, он обнаружил, что капли, просочившиеся из — под кожи, голубые, как небо над Пензой. Это накладывало приятные обязанности. Одно плохо: порез оказался смертельным.
C ужасом я обнаружил, что слово “театр”, как и понятие “живопись”, мой друг Павел Разуваев понимал отныне единственным образом: для него театром являлась только эта бесконечно осточертевшая мне пьеса, превратившаяся в вечную премьеру. Пластинку заело, и мы снова и снова ехали в этот театр, занимали места и ждали, когда Алекс умоет госпожу для вящей и сомнительной славы. Тогда она являлась в обтягивающем платье, с прической Нефертити, усаживалась, как сфинкс, на парашютный шелк, которым художник прикрывал мебель, свет торжественно угасал, и последним исчезало во мраке лицо, на которое ложились румяна адского пламени.
Парижанин — художник, украв дагерротип, тайком писал портрет малышки Алекс, рассчитывая сделать ей незабываемый сюрприз. Этим художник рассчитывал поддержать малышку, изнемогавшую под бременем насмешек и обид. В доме было без изменений: конюх чистил незримых лошадей, Ален пил пустоту из пустой бутылки, Софи интриговала и изменяла ему с офицером, дедушка готовился к смерти и вел длинные беседы с кюре, которого играл тощий как щепка актер с хищно загнутым кончиком носа. Все содержание Павел знал уже наизусть и скучал, когда на сцене не было Алекс.
Таким — то образом я заподозрил, что в его голову втемяшилась вздорная и опасная мысль, что нужно любить актрису. Без всякого сомнения, эти создания казались ему пришелицами из другого мира, существами высшего порядка, причастными многих секретов голубой планеты. Втайне он мечтал об одной из них: такая связь придала бы ему значительности в мнении окружающих, да и в собственных глазах тоже. Такая связь примирила бы его с надменным городом, в котором он сам оказывался все еще пришлецом.
— Ну какая из них? — спросил я напрямик. — Небось хозяйка или эта…
Ах эти актрисы, их слезы словно драгоценности, окаменевшая роса, любовь их возвышает, — сильфиды, коварные и нежные, капризные, не знающие, что такое кухня, подруги высокой печали, средостение наших помыслов и судьба отставных ротмистров с изрядным запасом неумытых душ.
