Итак, Витте – самое заинтересованное в исчезновении Плеве лицо. Заинтересованы в этом были, каждый по-своему: Зубатов и Рачковский (вернуться во власть), Савинков со товарищи (казнить палача народовольцев), Азеф (получить побольше денег от тех и побольше почёта от этих). И Лопухин, который, веруя в грядущую победу либералов, искал дружбы с ними, тяготился консерватизмом и мрачным имиджем своего непосредственного начальника. И Ратаев, сосланный из карьерного Петербурга в галантный Париж. И даже сам государь, видевший непопулярность Плеве, тупиковую негибкость его курса. Известно, что Николай II готовил отставку Плеве ещё летом 1903 года, но история с заговором Витте – Зубатова – Мещерского заставила его отложить это намерение. А кто был заинтересован в том, чтобы Плеве был жив, здоров и крепко держался в министерском кресле? Пожалуй, никто.
Вот и разгадка. Плеве был обречён, потому что был слишком яркой, сильной фигурой, и при этом уже никому не был нужен. Своё дело он сделал. Подобно тому, как ильфо-петровская «Воронья слободка» не могла не сгореть, Плеве не мог не погибнуть. Разве что если бы ушёл в отставку. Но такие добровольно не уходят.
То, что произошло между январём и июлем 1904 года, скорее всего, выглядело примерно так. Эсеры искали жертву для заклания; жертва должна была быть высокопоставленной, и в глазах общественного мнения представлять «реакцию». Имя Плеве стояло в одном ряду с именами министра юстиции Муравьёва, московского генерал-губернатора Сергия Александровича, петербургского (потом киевского) градоначальника Клейгельса и другими. Азеф – прямо или косвенно – навёл справки у своего полицейского руководства (у Ратаева, Зубатова или Рачковского – не имеет значения, все трое ответили бы одинаково). Ему дали понять, что менее всего были бы огорчены трагической гибелью Плеве от рук «бомбистов». Был обсуждён и денежный вопрос: зная деловые качества Азефа, в этом сомневаться не приходится. Здесь более чем вероятно, что полицейское руководство (Зубатов или Рачковский) проконсультировались с Витте. Деньги нашлись. Началась техническая подготовка. Если даже охрана Плеве и замечала её следы, то тревожные сигналы глохли в коридорах дворового флигеля дома № 16 по Фонтанке. Полиция судорожно разыскивала Сазонова то на границе, то за границей, а он сидел в тулупе и шапке на облучке извозчичьей коляски прямо под окнами министерского дома и ощупывал под одеждой бомбу.
Всё это называется «система сдержек и противовесов». Или что-то вроде того. Как всегда, события пошли совсем не по тому пути, в направлении которого их толкали. Витте не получил окровавленного министерского портфеля. Лопухин был уволен менее чем через год после смерти своего патрона, а ещё через четыре года отдан под суд за связи с эсерами. Ратаев так и остался на вторых ролях в полиции; Зубатов – в отставке. Каляев, Швейцер, Дулебов, Сазонов, Дора Бриллиант погибли, не дожив до революции. Савинков до революции дожил – и умер в советской тюрьме. Азеф был разоблачён, скрывался и умер под чужим именем в Берлине. Один только действительный статский советник Рачковский пошёл на повышение и стал на короткое время вице-директором Департамента полиции, возглавив политический сыск. Впрочем, славы это ему не принесло.
А вся страна, с её стошестидесятимиллионным населением, понеслась в бездну внутренней смуты. Через полгода после убийства Плеве случилось Кровавое воскресенье.
Странная весна неудачливого министра
В сентябре – октябре 1904 года раскрутилась вереница событий, с лёгкой руки А. С. Суворина получившая название «весны Святополк-Мирского». Сколько она дала пищи для рассуждений в гостиных и салонах, сколько острых тем для газетных передовиц! Эта странная, холодная и бестолковая осенняя политическая весна послужила прологом зимней бури Кровавого воскресенья – и память о ней потонула в гуле и грохоте первой русской революции. Сейчас, когда президентская рать, регулярно перестраивая ряды под грохот перманентных терактов, воздвигает вертикаль власти, – полезно вспомнить о том, как столетие назад правящие круги Российской империи пытались осуществить перестройку государственного режима на фоне внешнеполитических провалов, военных неудач и нарастающего революционного террора.
