А вот эпизод скорее драматичный, нежели забавный, но тоже остроактуальный. 16(27) мая, в самый день основания города, когда парадный центр столицы сиял праздничными церемониями и шумел народными гуляниями, на скромной Калашниковской (ныне Синопской) набережной от ветхости обвалился балкон трёхэтажного дома: как видим, жилой фонд Питера и сто лет назад находился в перманентно-аварийном состоянии. Как раз перед самым обрушением на балкон вышло подышать свежим майским воздухом семейство купца Строгонова. К счастью, когда балки затрещали, купеческие детишки успели в панике запрыгнуть обратно в комнату; но купчихе Пелагее Строгоновой не повезло: она рухнула вместе с балконом на мостовую, и хоть жива осталась, но с тяжкими ушибами и переломом ноги была доставлена в больницу.
Смех и слёзы в окружном суде
Накануне праздника происходили и совершенно оригинальные события. 7(20) мая в окружном суде на Литейном, 4, рассматривался прелюбопытный иск молодого купца Бажанова о возмещении материального ущерба, причинённого ему владельцем парикмахерской. Дело было так. Купец собирался жениться; перед самым венчанием отправился в цирюльню. Его усадили в кресло, парикмахер принялся брить – и столь темпераментно, что острой бритвой отхватил клиенту кусочек носа. Кусочек-то малюсенький, три миллиметра всего, однако ж кровь хлынула, заливая свадебный фрак и пластрон. Обалдевший жених, зажимая рану платком, кинулся в церковь, где его уже ждали… Увы, появление жениха во образе гоголевского майора Ковалёва вызвало в публике издевательский хохот и насмешки; раздосадованная невеста в слезах бросилась из церкви вон; свадьба расстроилась. Вместе с носом и невестой Бажанов лишился и приданого – десяти тысяч рублей. Вот о взыскании этой суммы с виновного цирюльника и просил потерпевший. Суд, хихикая в кулак, постановил удовлетворить его иск частично.
Не до смеху было присутствовавшим на заседании по делу Полькина. Сей мещанин, тайный торговец водкой и содержатель «угловой» квартиры (то есть, квартиры «с углами», сдававшимися внаём) в доживающей свой век грязной и преступной «Вяземской лавре», обвинялся в истязаниях жены, повлекших её смерть. Репортёр газеты «Новое время» так назвал заметку из зала суда – «Человек-зверь». Было за что. С утра до вечера присяжные выслушивали показания свидетелей и экспертов о том, как муженёк бил жену, морил голодом, выгонял в одной рубашке на мороз, а когда она, заболев чахоткой, лежала в жару и просила воды – влил ей в рот нашатырного спирта. Надо сказать, подобного рода драмы разыгрывались в Петербурге с удивительным постоянством, о них, ужасаясь, писал ещё Достоевский. Присяжные слушали, негодовали, а потом вынесли вердикт: «Виновен, но заслуживает снисхождения». 22 мая 1903 года осуждённый Полькин отправился отбывать срок – восемь лет каторги.
Другое дело, слушавшееся в ходе «праздничной» майской сессии окружного суда, выдержано в стиле модной тогда душещипательной мелодрамы. Канцелярист Андреев убил девицу Евдокию Кураеву. Честная девушка Дуня работала белошвейкой (специальность с сомнительной репутацией!) в мастерской Энгбертса на 5-й Рождественской улице (ныне 5-я Советская). Гуляя в парке, познакомилась с молодым служащим Андреевым. Он пил, но был обаятелен; они сблизились. Она корила его за пьянство; он клялся бросить, но запивал снова. Она стала его избегать (не обошлось и без вмешательства подруг). Наконец, светлым весенним днём он встретил её у мастерской; был нетрезв; уговаривал всё забыть, всё начать сначала; она его прогнала. Он пошёл, вернулся и ударил её ножом в грудь – насмерть. На вскрытии узнали, что осьмнадцатилетняя Дуня уж два месяца носила под сердцем ребёнка… Похоже, что на суде все пролили слезу по поводу несчастных загубленных жизней – все, кроме обвиняемого. Газетчик удивлённо констатирует: «Андреев как-то апатично отнёсся к убийству своей бывшей невесты»; но тут же для равновесия добавляет: «Из дома предварительного заключения он писал брату: „Присмотри за её могилой и рядом купи место для меня“». Сентиментальные люди. И приговор получился сентиментальный: два с половиной года тюрьмы «за нанесение раны в состоянии запальчивости и раздражения без намерения убить».
