Чем ближе становилась столица, тем чаще встречались по берегам большие селения, река кишела судами — стругами, ладьями и насадами с торговыми да служилыми людьми. То и дело приходилось медлить: то знакомца князь встречал, то приятеля; бывало, и служилые останавливали, спрос чинили, кто, куда и откуда. Насилу добрались путешественники до столицы и под вечер на исходе седмицы увидали наконец Москву.
Перед Ковром с его дружиною величественно простирался необозримый город. Ярко выделялись белизной стены Кремля с резными башнями, редкие каменные дома были окружены темной ватагой бревенчатых изб, по-осеннему желтели сады, и всюду, куда ни глянь, во множестве высились церковные купола.
— Прибыли, крещены души! — князь широко осенил себя крестным знамением. — Вот она — Москва!
Пока миновали слободки, причаливали да препирались с мытниками, пришедшими поглядеть груз, стемнело. Уже ночью, преодолевая рогатки, перегораживавшие улицы от лихих людей, объясняясь со сторожами, небольшим отрядом добрались до княжьего двора. Князь Ковер, как и другие наместники, имел в Москве свою усадьбу: отправляясь на далекую службу, государевы люди на время оставляли в столице свои дома, чтобы вернуться в них, когда служба подойдет к концу. Кто-то не брал к месту службы семью и домочадцев, кто-то оставлял охранять владения холопов верных. Князя Ивана в его доме никто не ждал: долго бились у ворот, подняли немалый грохот. Цепной пес во дворе надрывался бешеным лаем, ему вторили собаки из всех углов, и — будто ни единой живой души. Наконец, приоткрыв ворота, показался заспанный детина со смоляным факелом. Вглядываясь в пришельцев, заорал:
— Чего надобно?! Кто такие?! Вот я щас кобеля спущу!
— Я те спущу! — двинулся на него Федор. — Ты, холоп, почто не отпираешь? Хозяин пред тобою! Вовсе тута одичали…
— Охти мне! — выронив светоч, повалился детина в ноги прибывшим.
Вскоре немногочисленная дворня бегала по дому, натыкаясь друг на друга, суетливо готовила господские покои, нагревала мыльню да собирала позднюю трапезу Приехавшие с князем слуги разошлись по своим клетушкам, покинутым ими более года назад. Иные спросились было проведать родню, жившую неподалеку, да Ковер запретил:
— Утра дождитесь. После решу…
Аверьян, позабытый в суете, при свете смолья осматривал дом: прирубы, теремки, дельные избы, крылечки да тесовые переходы придавали ему внушительный вид. Всюду двери, двери… Тяжелые, из дубовых плах в руку толщиной, с коваными петлями, невесть куда ведут. «Не заблудиться бы», — подумал опасливо Аверьян, зайдя в темный закуток. Нащупал кольцо одной из дверей, дернул, просунул голову в раскрывшийся неширокий проем: никого — и вошел в горницу.
В красном углу виднелись образа с мерцающей лампадой, свет ее отблескивал от гладких боков серебряной да оловянной посуды на полках шкафа-поставца. Вдоль стен тянулись лавки с резной опушкой, крытые расшитыми полавочниками. Окна — образчатые, из слюдяных плашек в свинцовых репьях — снаружи прикрыты крепкими ставнями. «Побогаче, нежели в Перми Великой», — заключил Аверьян. Он прислушался: беготня дворни утихла, дом погрузился в сон. Пожалуй, надо и ему устроиться на ночлег, да не тут же, в горнице! Надобно уголок какой ни-то отыскать, чай, немало их в хоромах княжьих. Только вознамерился выйти, как наткнулся на неслышно явившегося холопа, того самого детину, который открывал им ворота.
— Ты, что ль, Аверьян? — осведомился тот и, не дожидаясь ответа, пошагал прочь, бросив на ходу: — Ступай за мною.
Вышли на крыльцо. Холоп вывернул из кованого держака факел, спустился по ступеням, молча прошел вдоль бревенчатой стены и остановился у низкой двери. Откинув подпиравший ее кол, детина кивнул головой:
— Влазь…
Аверьян шагнул в темноту, пахнувшую сыростью и гнилью. Следом втиснулся холоп, осветил смоляным светочем каморку: две лавки вдоль стен да икона в углу — и весь наряд. Меж бревен такой же кованый, как везде, светец. Провожатый, пошарив под лавкой, вставил в него лучину и запалил ее. Подлил из стоявшего на лавке жбана воду в корытце под светцом, чтобы нечаянный уголек не наделал пожару, скучливо посмотрел по сторонам, снял паутину в углу. Пробурчал в бороду:
