— Гляди-ка! — Митяй встревоженно дернул Аверьяна за рукав. Тот присмотрелся: впереди на реке грудилось что-то темное — издалека не разобрать.
— Чего-то неладное татары замыслили? Ближе подойдем — видно будет.
— Чего видно-то будет? — Митяй отчаянно замотал головой. — То ж вражины загородь готовят, лодки кучно ставят! Нас остановить хотят!..
Аверьян оглянулся на струг наместника. Эх, нет времени — не успеть приказа спросить. Знать, самому надо решать… Да была не была!
— Хода не сбавлять! — приказал он гребцам.
— Разобьемся! Врежемся! — завопили они в ответ, невольно замедляясь.
В парус подул боковой ветер, струг поворотило к берегу.
— Не сбавлять, я велел! — заорал Аверьян, гневно сдвинув брови. — Стрелю первого, кто оробеет! — он кинулся опустить парус. — А ну греби шибче! Еще! Еще! Веселее!
Судно выровнялось и уже почти летело по водной глади: татарская загородь быстро приближалась. Гребцы в ужасе замолкли, работали веслами, посылая молитвы Господу и прощаясь с белым светом. Наместник следил за передним стругом, затаив дыхание и прижав руку к груди.
— Не выбраться им, враз в татар влетят, — произнес кто-то за спиной князя.
— Выберутся. Аверьян ведает, что делает, — не оборачиваясь, ответил Ковер. Но сам почти не верил в удачу. Крестясь, он шептал: — Помоги им, Господи… Заступись, Божья Матерь…
— Глядите! Глядите! — ликующе закричали вдруг дружинники. — Татары спешно расходятся!
— А-а! Страшатся, что в них врежутся!
— Тоже небось жить охота!
— Думали испугать нас! Ан нет!
Наместник и сам увидел, что река впереди освободилась, и велел немедленно следовать за Аверьяновым стругом. Так все три судна на полном ходу проскочили враждебное селение.
Скоро из Камы струги наместника повернули в Волгу. Против течения суда шли тяжело — захоти татары остановить их, туго бы пришлось дружине Ковра. Но татары, хоть и не раз близко подплывали, зазывали остановиться и порою грозились, стругов не тронули. Проскочили, слава Господу Богу, Казанское царство. Устали шибко, еле на ногах держались. Но лишь когда показалась на берегу русская деревня, князь велел становиться на отдых. Повеселели лица, и трудности пути, по миновании их, вспоминались уже радостно. Все балагурили, смеялись.
Наместник, сойдя на берег, схватил Аверьяна в охапку, расцеловал.
— Спасибо тебе, друже, вывел струг скрозь татар, не убоялся! Ай, молодец! За бесстрашие твое жалую тебя кафтаном аксамитовым: прибудем на Москву — возьмешь в укладке.
Ковер довольно оглядел обступившую его дружину:
— Славно потрудились, молодцы! А теперича спи-отдыхай, крещены души! Назавтра путь продолжим, далее-то, я чай, полегче станет…
Расположились на ночлег. Развели костры, сварили кашу с убоинкой, раздобытой в деревне, молочка попили — хорошо! Скоро стихли птицы, лес, подступавший к реке, наполнился ночными шорохами. Легко плескалась вода о крутые бока стругов, плясали на них огненные блики от недалеких костров.
Федор, весь вечер косо глядевший на Аверьяна, как стемнело, посунулся к нему и с ненавистью выдохнул, шипя в самое ухо:
— Ликуешь, голь перекатная?.. Начальником замыслил стать, всех обойти? Не выйдет! Как был безродным, таковым и останешься!..
Аверьян, отпрянув от него, яростно сверкнул глазами и сказал, едва сдерживаясь, вполголоса:
— Уж не ты ль помешаешь? Злостью-то чрез край полон… Гляди не захлебнись!
— У-у!.. — Федор занес было кулак, да Аверьян ловко перехватил его руку, пригнул к земле.
— Ты на меня не замахивайся, друже: не ровен час, мимо пролетит да к тебе возвернется!
— Пугаешь? Меня пугаешь?.. — брызгая слюной, шипел Федор, пытаясь высвободиться и выпрямиться. — Не жить нам двоим возле князя! Споймаю я тя на чем ни-то… Шкуру спущу! — он вырвал руку, зло плюнул под ноги сопернику и подался на струг, где в казёнке почивал наместник.
Аверьян с усмешкой поглядел ему вслед, беспечно махнул рукой и, устроившись у догорающего костра, стал глядеть на звезды. Сверкают, будто очи Ульяны… А месяц висит — впрямь ладошка девичья, того и гляди, коснется ласково. То ли явь, то ли сон?..
Наутро пробудились чуть свет — и снова в путь. После, как по Оке пошли, еще дважды причаливали, ночевали в Нижнем Новгороде да в Рязани. На своей земле оно покойнее…
