Сахара его пришли в норму. В течение дня они не поднимаются выше семи миллимоль на литр. Анализы не вызывают опасений. В общем, он в порядке, а посему ему пора ехать домой. В г. Орел.
Заходит его мама. Отдает красную дорогую коробку конфет доктору и целует ее в щеку. Потом две женщины выходят, а Саня задерживается. Мы жмем руки. Крепко, по-дружески. Смотрим друг другу в глаза.
— Звони, пиши, — говорю я.
— Обязательно. Ты тоже не забывай.
— Хорошо.
Мы крепко обнимаемся, хлопая друг друга по спине.
— Ну пока.
— Пока.
Дверь палаты медленно закрывается. Через сокращающуюся щель я вижу, как он шагает к выходу.
Мы больше не виделись. И ничего не написали друг другу. Хотя адреса храним зачем-то.
Диабетики дружат крепко, расстаются легко. Но любовь у них другая.
Наверное, я любил Елену Витальевну. И я точно любил девочку по имени Таня.
Любовь диабетиков всегда под вопросом: могут ли они быть вместе?
Чаще он решается отрицательно: кого-то выписывают раньше. Так все и заканчивается.
У Тани были длинные прямые волосы каштанового цвета.
Она делала мне массаж. Руки её, нежные и сухие, с тонкими пальчиками, ходили по моей спине кругами, стучали, тыкали. Нам хорошо было.
Я стоял у телефона (в больнице был аппарат, по которому можно было звонить домой) и набирал номер отцовской работы. Она ждала своей очереди. Вдруг она встала, резко нажала на сброс и, прервав мой разговор, убежала. Смеясь.
На следующий день мы шли вместе на анализы. Так и познакомились.
Потом ходили по коридорам, катались на лифте, играли в карты. Развлечений в больнице немного. Там нет атрибутов внешнего мира — родителей, денег, кино, кафе. Есть ты. Только ты. И она. И диабет в вас двоих.
Ночью многие парни говорили, кому кто нравится. Я молчал. И мне, и им все было ясно.
Её выписали через неделю после нашего знакомства. Я не видел её больше никогда. А теперь едва помню.
Любовь диабетическая коротка, но туда очень хочется вернуться.
* * *
Я никогда не думал о том, что диабет помешает мне в выборе профессии. Никогда, до того самого дня, пока мне не сказали об этом. Тогда же я понял, что избавиться от него, забыть о нем мне (да и любому) не дано. Странно, что я не мог уяснить этого раньше.
Я вышел из здания с отрывным розовым талоном, на котором значилась третья группа инвалидности. Минус 500 рублей. Не это больше занимало меня. Я думал, что диабет никогда не даст мне стать репортером. Тем, кто не спит ночью, ради «нескольких строчек в газете», тем, кто всегда, находясь в комнате с телевизором, попросит включить новости.
У судьбы всегда есть имя. Вечная необходимость. Слепые парки. Фатум. Норны. Имя моей судьбы — диабет, «сахарная болезнь». Её не выбирают и её не меняют. Твой билет. С ним живут.
Диабет — это пять уколов в день, ежемесячное посещение эндокринолога, выводящего свои «жалоб нет», ежегодное переосвидетельствование, это ограниченный выбор поприща. Это 1947 рублей пенсии, бесплатный проезд и некоторые другие льготы.
Это ты.
* * *
Сахарный диабет лечится диетой и инсулином. — Это вы прочтете в любой из пустых книжек о нем.
Слишком просто, чтобы принять на веру. Поэтому меня повезли в Таджикистан, поэтому же я ходил к различным бабкам. Кто-то из них хлопал в ладоши, кто-то водил руками по воде, кто-то крестил, кто-то давал вертеть колечки на нитках.
Однажды мы с матерью и братом пришли в квартиру. Везде горел электрический свет, и стоял странный запах, который трудно описать. Запах греха, я думаю.
В каждой из двух комнат сидели люди. Много людей, без обуви. Меня провели в просторный зал и посадили в центр круга. Две женщины — неопределенного возраста, мать и дочь, по-видимому — спросили мое имя. Потом — о болезни.
Они хотели многое узнать от меня, но я не был уверен, что лучше им отвечать, поэтому безобидно говорил, о чем вздумается.
Мои сны? — война
Игрушки? — солдатики, рыцари.
Мечта? — набор пограничников.
— Вы чувствуете? — обратилась та, что постарше, к дочери.
— Да.
— Как будто кто-то стоит за ним.
— Да…
— Ходит за ним.
Круг согласно кивнул, а дочерь повторила:
— Да-да.
Я испугался.
Первые дни, оставшись один в темной комнате, я оборачивался, ища
