В коммунизме имелась какая-то неопределенность. Пусть народ грубый, прагматичный, лукавый, подмигивающий и циничный. Но слово «коммунизм» оставалось сакральным. Нельзя было об этом просто так говорить, с усмешкой: могли и по морде дать.
Метафизика революции еще жила по инерции до начала 70-х годов. В слове «коммунизм» еще содержалась сакральность.
Для меня советский строй и коммунизм был матриархатом. Он был для меня господством женских ценностей над мужскими.
Мужские ценности — это борьба, насилие, смерть, героизм, воля к смерти.
Женские ценности — это воля к воспроизводству, к улучшению качества жизни, к безопасности, снятию конфликтов под контролем эгоистичных самок, которые стремятся к тому, чтобы стать максимальным бенефициаром матриархального контроля.
Это для меня и было коммунизмом.
А капитализм… Маркса я читал. Первый том я осилил в 14 лет, в седьмом классе. Приходил со школы, бросал портфель и садился читать «Капитал». Я знал, что читаю «Капитал» как произведение врага, чтобы понять мысль врага. И отмечал про себя, что это очень классный текст. Меня просто поражали некоторые его интеллектуальные и логические красоты. Но конечно всерьез я его не понимал.
Суть-то «Капитала» не в том, что рабочий работает 10 часов, получая только за два часа своей работы, чтобы не сдохнуть, а 8 часов берет себе собственник средств производства. Допустим, это так. Ну и что? Я же не был фанатом справедливости, понятой «социальноэкономически».
Допустим, грязные пролетарии действительно пашут целыми днями, работают не 10, а все 16 часов. В чем проблема? Они и в Совке работают так же. Так же им не дают того, что они заработали. Ну, разводят их какими-то копеечными подачками, посылают их детишек в «Артек» — и то не всех. Школа, конечно, бесплатная — это да. Но суть-то не в этом. Меня же никогда не интересовало счастье народа или какой-то части народа или людей. И что такое счастье? Колбаса, социальные лифты?
Капитализм для меня был серой пеленой, но про коммунизм я точно знал, что здесь правят ненавистные мне животные другой породы, с другой организацией мозга. Это враги. Это метафизические самки. Матриархат. Это как вживую смотреть фильм про первобытных людей и матриархат в их пещерах. Раз повсюду матриархат и бабы, то мужчинам здесь несладко, здесь властвует кастрационный комплекс. Ситуация Совка для меня была биологически враждебной.
Все, что я видел вокруг себя, это подтверждало. В какое учреждение ни придешь, там сидит баба, явно заряженная кастрационным комплексом. А мужчины — спившиеся ублюдки.
Ну, собственно говоря, надо просто воевать с этим — и все.
Я стоял всегда на противоположной позиции, на противоположной платформе. Но это не мешало мне объективно видеть нюансы.
Заходя в дом простых людей, я обращал внимание, что для них есть святое: на каком-то слове — к примеру, на слове «коммунизм» — они прекращают шуточки, и лица у них каменеют и вытягиваются. Или когда говорили о погибших на войне. Про коммунизм говорили с иным слегка оттенком: не играя желваками, а затуманиваясь взглядом. А после 1970 года это ушло, люди сдулись. И в этом виноват режим, который вырвал из-под них половичок. Почему после 1970 года? А к 1970 году до народа дошло, что коммунизм — колбаса и ничего больше. И сразу исчез религиозный подтекст, исчезла неизвестность. Прежде подразумевался шанс, что будет выход в четвертое измерение. В слове «коммунизм» для народа сохранялось магическое. Люди верили, что будет все не так, что когда наступит коммунизм, что люди будут другие. 10 км можно будет за пять минут проходить пешком.
Определением коммунизма через бесплатную жратву — это была смерть советского мифа, смерть идеи.
Находились люди, которые возражали.
Помню статью одного молодого кандидата наук в «Новом мире». Мы читали её вместе с Юрасовским. Там было написано про то, что исчезла сверхидея, что мы забыли о голубых городах на Марсе, забыли об Аэлите, об эсхатологическом изменении законов пространства и времени, о ноосфере, — ведь ради этого совершалась революция; мы слишком погрязли в экономизме, в циничном «колбасном» прагматизме; контроль над солнечной энергией должен быть доведен до 5 % от энергии, падающей на землю, поскольку выход на 5 % уже даст нам свободу маневра в ноосфере, а свобода маневров в ноосфере даст нам возможность менять физические законы, но главная цель — это изменение второго начала термодинамики, это обратимость энтропии волевым решением, и пора поставить вопрос о том, что истинная цель коммунизма — это изменение законов термодинамики сначала в масштабах Земли, потом Солнечной системы, потом космоса (через миллиарды лет, конечно), но в ближайшем будущем надо с Землей работать… И все это написано серьезно.
