Просто гениально! Вот, что называется, эзотеризм в чистом виде.
Увидев, что волейбольный мяч гуляет в бесконечном п-мерном пространстве, я тут же тему прекратил, чтобы не профанировать, отсек ее. Сказал Степанову, что все понятно, ясно все. И зарезервировал это себе.
На самом деле Унибрагилья и ее концентры — та реальность, выпестованная в те дни, — и является Традицией Традиций, ради которой ведется страшная борьба между двумя антитезами: чистым монотеизмом, с одной стороны, и абсолютным монизмом, с другой. Вот именно эта страшная борьба ведется с подразумеванием тайной Унибрагильи, абсурдным образом прорезавшей себя в несуществующем слове.
Спустя много времени я искал во всех словарях, энциклопедиях, рукописях, летописях слово «Унибрагилья», — и там нет даже намека.
Слово из ниоткуда и обозначает то, что не содержится во Всем.
Все, как пустая чаша, которая не может в себе содержать нечто, потому что оно не может содержаться ни в чем, — Унибрагилья и ее концентры.
Интересно, что эта тема не коснулась Головина, не коснулась диалогов с ним. Не напрасно я развел тогда Мамлеева и Женю в отношении себя, потому что Женя относился нетерпимо ко всяким импульсам, приходящим на том уровне, который он считал недостойным соприкасаться с его подразумеваниями.
Юрий Мамлеев уехал в Америку в 1974 году, года через три после того как состоялась беседа. Через 15 лет он вернулся. И вот недавно он умер[157]. И до самого конца он нес в своей груди как самое святое, как самое драгоценное, тайну Унибрагильи.
Последнее, что он шептал, когда искал мою руку на одной из последних встреч перед своей смертью: «Дарюша, Унибрагилья. Наша Унибрагилья».
Юра ушел с этим. Ушел в глубокую ночь.
Мамлеев был великим уникальным человеком. Он пришел с мороза, шепча это слово, и ушел в никуда с этим словом в сердце. И, наверное, это была его важнейшая миссия в подлинной истории.
Не в той истории, где мы пишем и читаем книжки, а в подлинной истории.
Невозможно пройти мимо фигуры Владимира Степанова. К сожалению, сегодня она маргинальна и в присутствии своем в интернете, и в медиа, да и в воспоминаниях людей. Или проходит тенью, или вообще не присутствует. Есть пара человек, с ним связанных, которые что-то говорят, что-то пишут, но они недостаточно значимы, недостаточно громко говорят, недостаточно интересны. Их бормотание никак и никем не оценивается.
А между тем Степанов был необходимым элементом треугольника, который я называю «магическим»: Мамлеев, Головин и он, Володя Степанов. Степанов служил источником вдохновения для Мамлеева, Головин держал с ним определенную дистанцию, оправданную иронией, но какая-то связь всё равно у них сохранялась. Сам Володя жестко и глубоко верил в существование такой связи с ними обоими. Хотя все складывалось несколько проблематичней.
Есть тернер и кватернер — фундаментальные геометрические понятия. Если треугольник поднести к зеркалу, то получается некий квадрат. Треугольник всегда можно доработать до квадрата простым поднесением его к зеркалу.
Почему, скажем, три мушкетера? Там же существует Д'Артаньян. Имеются Атос, Портос и Арамис, и где же там Д'Артаньян? А вот в том-то и дело, что Д'Артаньян — виртуальная точка магического кватернера, потому что он возникает, когда треугольник Атос-Портос-Арамис откладываешь в сторону или подносишь к зеркалу. В этом смысле Д'Артаньяном, или магическим замыкающим кватернера, был я. Мы с Леной устанавливали такие контакты, ездили к Жене, к Степанову (по крайней мере одну поездку я точно помню, — дальше, может быть, я один ездил).
Мамлеев у нас дневал и ночевал. Это были основные контакты, замыкавшиеся в магический кватернер. Но он был связан именно с переворачивающимся треугольником, где четвертая точка не называлась или стояла особо. Это был я.
Я не помню, как и кто привел Степанова в мой дом, как получилось, что мы встретились, но каким-то образом он возник, наверное, году в 1969.
Сначала он появился у меня. Обстоятельств не восстановлю, но я помню, как мы с Леной ответили встречным визитом. По-моему, это было на 5-й Парковой улице. Мы приехали в блочный советский дом. Двухкомнатная квартира из тех, где одна из комнат проходная, в дальней комнате спала бабушка, мать Гали Старовойтовой, жены Степанова.
