Сапгир был мне интересен тем, что он меня ненавидел. Он считал, что я враг жизни, и когда я появляюсь, то сразу солнце меркнет, становится темно и скучно. Для него.
Сапгир переводил что-то. Но это скорее для выживания. Он имел очень зыбкое пространство внутри себя. Человек, который может выйти и читать публично «Питутели приехали в Колдоб», — это вам не Евтушенко. И там все стихотворение в том же духе. Мало того — целый сборник стихов. Впрочем, «Поездка в Колдоб» — хорошее стихотворение. Надо признать, что Сапгир особняком все же стоит. Масштабный поэт. С оторванной крышей, без якорей, в дрейфе.
Заболоцкий мне не нравится[141]. Пригов[142] интересен. Но Холин всё же интереснее Пригова. Кстати, Пригов местами напоминает мне Сапгира. Вот у Сапгира:
То мяса нет, то — колбасы и сыра…
Нет радости, нет совести, нет мира…
Нет на деревне теплого сортира…
И видит Бог! — хоть Бога тоже нет…
[143]А это Пригов:
Если, скажем, есть продукты
То чего-то нет другого
Если ж, скажем, есть другое
То тогда продуктов нет
Если ж нету ничего
Ни продуктов, ни другого
Все равно чего-то есть —
Ведь живем же, рассуждаем
[144]Пригов хороший был поэт.
Я всю жизнь свою провел в мытье посуды
И в сложении возвышенных стихов
Мудрость жизненная вся моя отсюда
Оттого и нрав мой тверд и несуров
Вот течет вода — ее я постигаю
За окном внизу — народ и власть
Что не нравится — я просто отменяю
А что нравится — оно вокруг и есть
А Холин — великий поэт:
Дамба, клумба, облезлая липа,
Дом барачного типа.
Коридор, восемнадцать квартир.
На стенке лозунг «Миру — мир».
Во дворе Иванов ловит клопов.
Он — бухгалтер госзнака.
У Макаровых — пьянка,
У Барановых — драка.
Или вот это:
Кто-то выбросил рогожу,
кто-то выбросил помои.
На заборе чья-то рожа,
Рядом мелом «Это Зоя».
Двое спорят у сарая,
А один уж лезет в драку.
Выходной, начало мая.
Скучно жителям барака.
[145]Мамлеев очень любил такие сюжеты Холина:
Я в милиции конной служу,
За порядком столицы слежу.
И приятно на площади мне
Красоваться на сытом коне.
Тоже Холин:
Повесился, всё было просто.
На службе потерял он место.
В квартире кавардак, валяется пиджак,
Расколотый фарфор.
Вдруг сирены звук.
На стенке блики фар.
Зашёл милиционер ворча,
За ним — халат врача.
А за окном асфальт умыт дождём,
И водосточная труба,
Гудит как медная труба.
Сосед сказал: «Судьба».
Есть некий солидный блок безумия. Но ведь еще есть стихи Мамлеева. Причем он их писал от имени своих героев. Есть стихи Провоторова Вали, которые Мамлеев читал и плакал над ними, но меня с Валей так и не познакомил:
Такой большой городишко
с небольшим количеством змей
имеет пожарную вышку
и две арифламы на ней,
и гуляет пожарная в шортах
с очень странной линией ног,
и глядит: не видно ли черта
или просто какой-нибудь рог.
Вот я читаю Пушкина и для себя не вижу смысла. Я взошел не на Пушкине или Лермонтове. В детстве читал и разбирал в школе «Горе от ума», и мне оно искренне казалось совершенно бессмысленным. Таким оно мне кажется и до сих пор. «Отважно жертвую затылком». Грибоедов искренне имел в виду какие-то смыслы, но они мне лично не нужны.
У Пригова или Холина бессмысленность становится инструментом.
В русской литературе не так много того, что интересно. И много проходит без внимания. Скажем, Сухово-Кобылин с его «Смертью Тарелкина» — большой автор.
Но в русской литературе есть удивительная черта — из цитаты может вырасти совсем не то, что предполагал автор. Известно, что Малый театр возник как театр Островского. «Отчего люди не летают…» — это стало потом главным тезисом кгбшного эзотеризма.
Сапгир, Пригов, Холин, Мамлеев создали новый инструмент, сделали безумие и бессмысленность фактором обнуления Совка.
Первое время я не бывал в гостях у Мамлеева. На Южинском, где мы встречались, в этот период он уже не жил. Он обитал, как он выражался, «у тетушки», — в ожидании, пока получит квартиру на проспекте генерала Карбышева. В конце концов он ее получил, а до этого мы встречались на улице или приходили на Южинский, куда я тоже приходил.
Несколько позже я появился у него. Первый раз я был шокирован его новым местопребыванием — это была квартира гостиничного типа. Комнатка, где умещался письменный стол и диван. На проходе от двери к комнате на полутора квадратных метрах размещалась, условно говоря, кухня — электрическая плита и больше ничего. Справа — туалет. Ванная, кажется, была дальше по коридору, общая, на несколько таких «гостиничных номеров». Странное обиталище, но мне там один раз даже удалось остаться ночевать: как-то там разместили раскладушку.
