В мусаватское время дед — один из молодых руководителей Карабаха, принадлежавший к старой карабахской семье, которая всегда Карабахом если не правила, то была в верхнем слое, определяла его судьбу.
Дед — мусаватист, а его брат — офицер мусаватской армии. Такие люди — что называется «дворянство» — непотопляемые персонажи. Когда кончился Мусават, его брат, не последний офицер, оказался на комиссарских курсах и стал красным командиром.
В мусаватское время дед хорошо знал Багирова. А Багиров, как известно, был сотрудником мусаватской разведки, как и Берия. Их обоих расстреляли. Берию дед тоже знал хорошо, а Багиров у него бывал дома при Мусавате. После окончания Мусавата как-то так оказалось, что «товарищ Тарелкин пошел впереди прогресса»[7]: Багиров якобы всю дорогу создавал большевистские организации в Закавказье. Первым, кого он привлек в свой аппарат, был мой дед.
Дед прошел большой интересный путь в этом направлении. В 30-е годы он возглавлял борьбу с бандитизмом в НКВД Закавказской республики. Тогда это все сидело в Тифлисе — столице Закавказской республики. Мой отец учился в тбилисской школе. У него сохранились тбилисские воспоминания из детства.
Во время войны деда назначили военным комиссаром Карабаха. После войны пошел по линии Верховного суда. Он занимал пост председателя Верховного суда республики.
И вдруг — раз! — переворот, расстрел Берии, расстрел Багирова. На этом все кончилось. Хорошо, что деда не расстреляли.
Дед Шамиль плохо говорил по-русски. И писал по-русски тоже не очень хорошо. Он учился еще арабской каллиграфии, поэтому русские буквы напоминали у него электрокардиограмму. Правда, арабского языка не знал. Но знал немецкий. Он учился еще при царе в школе, где преподавали немецкий язык, — учился в светской школе почему-то в Грузии. В его библиотеке в Баку преобладали немецкие книги. Потом азербайджанский язык перевели на латиницу, и мой отец уже учился на латинице. А для следующего поколения ввели кириллицу. Три поколения писали разными шрифтами. Поэтому я деду иногда помогал составлять и писать письма.
Я активно учил азербайджанский с его помощью и помощью отца. Изучал азербайджанский язык и в Москве, где у меня была большая библиотека. Все книжки, которые были у отца, типа «Родной речи» и «Хрестоматии» на азербайджанском языке, я вывез в Москву еще в 12 лет. Читал азербайджанских авторов. Дед меня поправлял, отстраивал мне произношение. Сестренка Гюли, внучка деда, меня ругала, говорила, что у меня все плывет, как тесто. Сама Гюли, кстати, поступила в персидскую школу и изучала фарси.
Пока дед был наверху, его дочь Шукюфа успела стать первым доктором философии в Азербайджане.
Будучи юной девушкой, ходила в любимых ученицах Гейдара Гусейнова, знаменитого азербайджанского философа советской эпохи. Он был ее научным руководителем. Гейдар Гусейнов, академик, президент Азербайджанской Академии наук — автор концепции, согласно которой наш дагестанский имам Шамиль считался героем национально-освободительной войны против царизма. Великая кавказская война 1817–1864 годов трактовалась как национально-освободительная, и имам Шамиль выражал борьбу народов Кавказа против царизма.
Но случилось так, что в конце 30-х и особенно после войны концепция Шамиля изменилась. Товарищ Сталин решил, что имам Шамиль не герой национально-освободительной борьбы, а английский агент и шпион Османской Турции. Изменилась концепция, и Гейдар Гусейнов повис в воздухе, потому что его идея сделалась «суперреакционной». И, как говорят, он застрелился в своём кабинете. Это было в 1950 году.
Никто, конечно, не верил в его самоубийство: все понимали, что к нему зашли «вежливые люди», застрелили его и ушли. Потом белые как снег секретарши и секретари сказали, что он сидел за закрытыми дверями, когда они услышали выстрел. Но все знают, что он не застрелился[8].
Тетя моя, не будь дурой, поменяла свою позицию. Снявши голову, по волосам не плачут. Научный руководитель ушел из жизни.
Она пошла дальше в рост. Вышла замуж за Фуада Абдурахманова[9], знаменитого скульптора, основоположника азербайджанской монументалистки — ученика то ли Шадра, то ли Коненкова, то ли всех их вместе, — автора знаменитого гигантского изображения Низами в центре Баку. Все исполинское, что есть в Баку, сделал Фуад Абдурахманов. Это был человек под два метра ростом, огромный, похожий на тюленя, очень темный, черноволосый.
